Между Явью и Навью
Шрифт:
Время почти остановилось. Оно уже не бежало – ползло, густея, переполняясь смертной силой, к неизбежному концу.
По-другому не бывает. Там, где сходятся во имя великой цели ненависть и любовь, кровь неизбежна. Все предрешено.
Взмах длинного рыцарского меча, освященного самим держателем Престола Христова, – и Черноморова голова, взмахнув точно крылом гривой волос, в последний раз втянула расширившимися ноздрями запах собственной жертвенной крови.
Голова взлетела и пала. Взревел могучий Черноморов дух, покидая столетнее тело вместе с чародейской
Черный киль Нагльфара заскользил по пролитой крови, будто драккар по мокрому спуску. Закричали восторженно и алчно тысячи мертвецов на его палубе. Черномор-дух увидел смертный оскал второго кормчего. И узнал его.
Хоровод был разорван, потому Внесшая Залог ненадолго пережила того, чья кровь стала Залогом.
Уронив собственный лук, она вцепилась в стрелу, пробившую шею, а двое верных спрыгнули с камней и, позабыв обо всем, взялись рубить папского рыцаря, застывшего над мертвым телом Черномора.
То был страшный миг. Трое хранителей сошлись в междоусобной схватке, крича от ярости, позабыв обо всем. И навис над ними огромный черный нос Нагльфара, грозя размозжить всех троих, принеся их в жертву самому себе.
И когда казалось уже, что сломанная Ветвь будущего необратимо разорвала Пряжу Ткачих, прямо в разверстую брешь полетел сосуд маленькой травницы. Крошечный сосуд, брошенный не слишком сильной, но меткой рукой, пролетел по высокой дуге, оставляя в ночи призрачный серебристый свет. А когда он завис, запутавшись в Сети мертвецов, не сумев коснуться носовой фигуры Нагльфара, пронзил ночь протяжный стон Стрибожьего рога. Разорвалась великанья Сеть, и крохотный огонек пал на черную змеиную голову.
Время тотчас сорвалось с места, понесшись вскачь по незримым волнам, и, теряя связь с Явью, запрокинулась змеиная голова Корабля Мертвых. А затем и весь Нагльфар осел на корму, когда пробилась из обломка Древа Судьбы новая Ветвь. И, повинуясь долгу, опомнившийся рыцарь забыл о собственном спасении, взмыл над землей невозможным прыжком, вцепился в черно-синий змеиный клык левой рукой, а правой принялся рубить выгнувшуюся змеиную шею.
– На камни! Все на камни! – закричала Яга, раскручивая пращу и отправляя наговоренный снаряд в голову мертвецу, силящемуся дотянуться до рыцаря.
В этого – промахнулась, зато попала в другого, которого и оплела волей, заставив ухватить первого поперек туловища и скинуть за борт, на клинок Лиса, что отправил мертвеца в окончательное посмертие.
– На камни! – еще раз крикнула Яга. – Все разом!
И ее услышали.
Вскарабкались на столпы Хоровода Лис и Волшан.
Встала на одно колено мстительница с обломком стрелы в шее.
Снова застонал-загудел Стрибожий рог, и Хоровод замкнулся.
Замкнулся на том, кто отчаянно и безнадежно тщился разрубить лишившейся Благословения сталью змеиную шею воплощенной Тьмы.
Но вошла в клинок общая сила и посыпались на политую чародейской кровью траву ногти-чешуйки, выбитые рыцарским мечом. И вот уже потекла из разрубленной змеиной
шеи, развоплощаясь, Тьма. А сам Нагльфар начал клониться вправо – сильнее, сильнее.А потом посыпались с его палубы за борт, в Явь, в седой ковыль, восставшие мертвецы, разбегаясь по степи будто тараканы, унося в светлый мир черные семена Тьмы, зародыши будущей гибели.
Но – будущей.
А сейчас он уходит! Уходит Нагльфар!
Кричит, клацает зубами мертвый кормчий, бьет костяным кулаком по чешуйчатому борту, но кормило уже не слушается его. И втягивается обратно, в межмировой разрыв, корабль-чудовище, воплощенная Тьма, утягивая за собой убившего Черномора рыцаря, который все еще рубит и рубит…
До тех пор, пока серебристая плеть, павшая с неба, не сдергивает его с корабельного носа и уносит куда-то в небеса.
И он уже не видит ни Нагльфара, ни Тьмы, ни безголового тела чародея, столь ненавистного Священной империи, ни повисшей на столпе мертвой княжны, чья стрела взяла первую кровь, ни шестерых выживших, вновь стоящих на земле, скрывшей в себе стоячие камни Хоровода.
А шестеро стоят внутри колец из вывернутого дерна, перепачканного степным черноземом, и смотрят в светлеющую полосу, на восток, где наливается розоватым теплом степная кромка, стоят и не верят, что всё. Кончилась Тьма.
И правильно, что не верят.
А Сувор всегда верил. Верил: сдюжит Черномор. Не было такого, чтоб он взялся – и оплошал.
Верил и не ошибся. Дунуло свежим ночным ветром в лицо, расширилась грудь – и понял Сувор: ушла Тьма.
Теперь их черед.
– Гридь! На конь! – рявкнул он.
И полусотня рванула по дорожке из примятой травы в посветлевшую ночь. И радость наполняла сердца…
Пока кромешная тварь не взмыла из травы передовому в лицо. Черней ночи, быстрей ворона.
Гридень не оплошал, пригнулся. Тварь скользнула по шлему, не зацепившись, ударилась оземь, где ее тотчас приголубило копытом, а через миг располовинило мечом.
Завоняло, будто сотню клопов разом прихлопнули.
– Огня! – скомандовал Сувор.
Свет факелов твари не понравился. Обе половинки зашевелились, задергались.
– Урм, Див, сожгите дрянь! Только траву не подпалите! – скомандовал Сувор. И остальным: – Шагом вперед!
Еще одну тварь пришибли уже на подходе к месту.
Эта не нападала. Склизкая, черно-зеленая, будто протухшие кишки. Раскорячилась на земле, то пучилась, то опадала. Будто тужилась, выдавливая из себя что-то… Эта если и боялась огня, то виду не подавала.
Может, потому, что посветлело?
Див нацелился копьем…
– Не трогать!
Один из богатырей. Верней, богатырша, избранная. Самая маленькая.
Взмах руки – осыпанная желтой пылью тварь в считаные мгновения ссохлась и осыпалась трухой.
– Что это? – спросил Сувор.
– Семя, – устало ответила избранная. – Смертное семя.
– Черномор там? – спросил Сувор.
– Там, – кивнула избранная. – Там… увидишь.
И Сувор увидел.
Беда.