Мхитар Спарапет

— Будь мощью и опорой страдающей нации армянской!

— Будь!..

Мхитар, поцеловав холодную сталь сабли и шелк знамени, громко произнес:

— Клянусь…

— Утешься, о скорбный народ… — дрожащим от волнения голосом крикнул мелик Багр и, подняв Мхитара с колен, поцеловал его.

Все старейшины и военачальники, соблюдая степень старшинства, обнимались с Мхитаром. Когда настала очередь мелика Муси, он, обняв Мхитара, прошептал:

— Забудь старое, тэр Верховный властитель. Человеку не мудрено ошибаться. Забудь!

— Забуду, — сказал искренне Мхитар.

Зазвучали военные трубы. Весело зазвенели церковные колокола. Мхитар велел раздать военачальникам и сотникам подарки, те, в свою очередь, приказали своим казначеям выдать воинам деньги.

В честь новоизбранного Верховного властителя Тэр-Аветис устроил пир в своем доме. В числе многих высокопоставленных гостей были также начальники ополчения. Женщины с завистью смотрели на Вард-хатун. Даже Гоар не без зависти любовалась ее блистательным нарядом. Жена тысяцкого была в голубом архалуке с двадцатью четырьмя бриллиантовыми пуговицами на груди, с золотыми сурмами на рукавах и с широким золототканым поясом. Не скрывая на миру своей гордости, она порхала по многочисленным комнатам, отдавала приказания прислуге, шутила с гостями, стараясь быть всем приятной и желая удивить всех своим остроумием. Однако в ее, порою неуместных, шутках спарапет чувствовал легкую желчь.

За столом занимали места по старинной традиции — на одной стороне женщины, на другой — мужчины.

Мхитару не нравилось странное поведение Тэр-Аветиса, который не отходил в тот вечер от него. Пытался всячески угодить ему, исполняя роль некоего виночерпия при нем. Будто они и не были давнишними друзьями, между которыми всегда существовала простая, непринужденная близость.

После нескольких тостов завязалась оживленная беседа.

— Теперь можно часть войска отпустить домой, — заметил мелик Шафраз. — Турки больше не отважатся пойти на нас. Мы им выбили зубы. Рамики недовольны, братья, некому пахать землю, иные молодицы не больше одной ночи после свадьбы успели поспать в объятиях мужей.

— Это так, верно говоришь, — подтвердил Мхитар, сочувственно глядя на Шафраза. Ему хотелось знать, кто еще заражен настроением Шафраза.

— Из каждых трех воинов отпустим двух домой, — ободренный сочувствием Верховного властителя, продолжал Шафраз. — Пусть пойдут займутся своим хозяйством, а то меликские доходы оскудели.

— Оскудели!.. — повторил Мхитар, но на этот раз таким тоном, что все насторожились. Шафраз недоумевающе посмотрел на Мхитара. — Да, да, а как же?! — продолжал Верховный властитель голосом, полным издевки. — Если не распустим войско, откуда будем брать поборы и налоги, чем умножим свое богатство, чем будем наряжать своих жен, невесток, дочерей? Уборы каждой из них равны жалованью целого полка.

Он встал, опорожнив единым духом кубок, и, вытянув, как меч, свою руку в сторону владетеля Сисакана, сказал:

— Ты, мелик Шафраз, храбрый человек, это известно и богу. Но меня удивляет твое отчаянное желание распустить войско. А как мы убережем нашу страну, если распустим его, как?.. Покойный наш Давид-Бек мечтал освободить Ереван, Нахичеван, сердце Армянской земли — Араратскую долину, Карс, Лори… Теперь волею судьбы сделать это должны мы. Я намерен создать еще десятитысячное постоянное войско, а ты предлагаешь распустить и существующее? Где твой разум?

— Страна может держаться только на постоянном войске, — подтвердил князь Баяндур.

— Довольно кичиться победами при Мараге и Варанде, — повысил голос спарапет. — Османия сильна, грозна. Отрубить ей лапы мы можем, только имея большое, постоянное войско. Знайте же: если турки возьмут еще Сюник и Арцах, то на землю Армянскую ляжет навечно надгробный камень.

На минуту воцарилось тяжелое молчание.

Тогда Сатеник начала приводить примеры из истории Армении. Получалось, что независимы и победоносны были те из царей, которые имели большое и постоянное войско.

— Пожертвуем всем, но сохраним войско. Сильному и бог помогает, — сказала она. — Если мы напряжем усилия, не только двадцати, но и тридцатитысячную армию сумеем вооружить и содержать.

Слова тикин Сатеник произвели сильное впечатление. Это задело самолюбие Вард-хатун. В ней зашевелился червь зависти. Но этим не кончился триумф Сатеник. Она встала, оглядела царственным взглядом мужчин и сказала:

— В стране нашей двести тысяч дымов. Известно ли вам это? Если из каждых четырех дымов возьмем на содержание всего одного воина, то мы сможем иметь пятидесятитысячное войско, Пятьдесят тысяч!.. Пятьдесят знамен! Почему не пойти на это, мужи армянские?

— Для содержания такого войска нужны деньги, тикин Сатеник, — простонал мелик Еган. — А где их взять, нет их.

— Есть, — ответила тикин уверенно. Она взяла стоявший в середине стола поднос с сушеными фруктами, ссыпала фрукты на скатерть и начала срывать с себя серьги, пуговицы с рукавов, кованный золотом пояс — все это бросила на поднос. — Нет для нас лучшего украшения, чем свобода нашей страны! — сказала она взволнованно. — Я передаю Армянскому Собранию свои драгоценности. Не забывайте, что турки готовятся к новой войне с нами! Можем ли мы допустить, чтобы снова лилась кровь, разорялась страна наша? Кому нужны наши украшения, если у нас не будет сил противостоять врагу?

Никто не ожидал, что дело дойдет до этого. Даже Мхитар неодобрительно посмотрел на жену. Женщины, онемев от неожиданности, широко открытыми глазами смотрели на Сатеник, которая освобождала пальцы от тяжести колец. Вард-хатун багровела от зависти и гнева.

Первой примеру Сатеник последовала Зарманд. Отвязав пояс и сорвав с него серебряные украшения, она бросила их на поднос. Хотя жены меликов и военачальников были недовольны Зарманд, но откладывать дальше было зазорно. Гоар, вынув из ушей крупные серьги, тоже бросила их на стол.

— Пожертвуем и мы наши украшения, чтобы жила страна, — не то со злобой, не то искренне сказала она и стала срывать с рукавов тяжелые драгоценные пуговицы.

Вард-хатун, надутая и недовольная всем происходящим, с такой силой сорвала с платья бриллиантовые пуговицы и золотой нагрудник, что послышалось, как пополз шов.

Мужчины, казалось, все еще находились в смятении, они молчали, видя благородные поступки их жен. Сатеник, снова поднявшись, спокойно и величаво поставила перед спарапетом тяжелый поднос с драгоценностями.

— Прими наш дар, — сказала она весело. — Завтра мы, женщины, разъедемся по стране и соберем новые пожертвования. Чтобы умножалась сила страны нашей.

— Да будет благословен час твоего рождения! — с чувством произнес князь Баяндур и, схватив ее руку, поцеловал. — Будет, будет жить наш народ, имея таких матерей…

Все были в приподнятом настроении. И никто не хотел больше сидеть за пиршественным столом. Одна только Вард-хатун чувствовала себя оскорбленной. Хоть бы все это случилось не в ее доме, не сегодня.