Мхитар Спарапет

Армянам не позволили въехать в город. На всю ночь их оставили под открытым небом и только на следующий день, после утреннего намаза, разрешили въехать в ворота. Пока под палящим зноем, минуя пыльные, зловонные улицы, доехали до дворца шаха Тахмаза, где восседал Абдулла паша, наступил полдень. Но страданиям их еще не пришел конец, они только начались, когда им сообщили, что паши нет в городе и неизвестно, когда он вернется.

Посланников разместили во дворе армянской церкви и словно забыли о их существовании. Первые дни они обходились оставшейся в хурджинах пищей, затем пришлось за невероятно высокие цены доставать пропитание и себе и коням. В городе оставалось лишь небольшое число армянских семейств. Но аскяры так обобрали их и персов, что они, спасаясь от голодной смерти, вынуждены были продавать даже своих детей.

Уже двадцать дней никто не приходил к армянским посланникам. И вот как-то вечером Тэр-Аветис, вышедший из терпения, велел готовиться к отъезду. Утром, подняв знамя своей страны, они направились к Ереванским воротам. Но уже на городской площади их догнало несколько высокопоставленных служащих двора.

— Куда вы спешите, армяне? Паша уже вернулся и сегодня вас примет, — сказали они, вежливо раскланиваясь.

Тэр-Аветис, поняв, что его решимость подействовала и Абдулла его сегодня действительно примет, стал нарочно упрямиться и уступил только после того, как турки несколько раз просили прощения за невнимательное отношение к нему.

— Если сегодня сераскяр не примет нас, мы вернемся к себе, — сказал он угрожающе.

Их отвезли в шахский дворец, накормили, пригласили в дворцовую баню выкупаться. После полудня советник паши Мурад-Аслан посетил их и сообщил, что сераскяр готов принять армянских послов.

Тэр-Аветис, Мовсес и Есаи надели подобающие случаю доспехи и пошли в сопровождении Мурад-Аслана.

— Никак, еврей? — кивая в сторону советника, тихо спросил у Мовсеса Есаи.

— Как знать, может быть, вероотступник-армянин, — ответил тот.

Мурад-Аслан еле заметно улыбнулся. Когда они подошли к покоям сераскяра, он остановился и напомнил, что посланники обязаны снять оружие.

— Мы посланники не побежденной страны, нам нечего снимать оружие, — бросил небрежно Тэр-Аветис.

Мурад-Аслан улыбнулся снова и, оставив их в передней сераскяра, ушел. Войдя в приемную, у самой двери он низко поклонился Абдулла паше, который с Ялгуз Гасаном, Коч Али и еще с несколькими военачальниками ожидал армянских посланников.

— Послы не желают сдать оружие, — сказал Мурад-Аслан.

— Ого! — пробурчал стоящий возле паши Ялгуз Гасан. — С какой же целью приехали гяуры? Разоружить силой.

Абдулла нахмурил брови и, приподняв руку, сказал:

— Пусть входят с оружием.

Тэр-Аветис вошел твердым шагом, с высоко поднятой головой. За ним медленно переступил порог Мовсес, затем Есаи — непринужденной, дерзкой поступью. Все трое с почтительным достоинством поклонились Кёпурлу Абдулла паше.

— От армянского Верховного властителя, самодержавного владыки Большого и Малого Сюника, Агулиса, Гохтана, Гегаркуника и Нахичевана и от старейшин Армянского Верховного Собрания привет тебе, гордости рода Кёпурлу, Абдулла паша, слава о храбрости которого известна во многих странах, — стальным голосом произнес Тэр-Аветис и снова поклонился, и снова только Абдулле.

Турецкие военачальники, явно уязвленные невниманием армянских посланников к ним, беспокойно зашевелились на своих местах. Ялгуз Гасан смотрел на Тэр-Аветиса тигриным взглядом. Затем он медленно перевел глаза на гордо стоящего Есаи и вздрогнул. Не его ли меча на поле Мараги он счастливо избежал, вовремя пришпорив быстроходного коня?..

Между тем Есаи с любопытством обозревал великолепный дворец персидского шаха, в котором ныне восседал турецкий сераскяр. Ему чудилось, что он попал в какой-то сказочный мир. Непривычная посольская одежда стесняла его движения, оружие давило своей тяжестью. Окна с разноцветными стеклами лили в зал радужный свет. Подставка на львиных лапах поддерживала огромное зеркало в золотой раме, в котором Есаи отражался во весь рост рядом с Мовсесом. С трудом догадался, что это он сам и есть. На высоких бронзовых треножниках стояли позолоченные светильники. На стенах висели диковинные картины, которые захватывали все его внимание, и ему, простодушному крестьянину, с трудом удавалось подавить возглас удивления. Но больше всего его интересовал сам Абдулла паша с мясистой большой головой на сильных плечах, его исполинский рост. В черных глазах Абдуллы словно гнездились змеи. Жидкая бородка начиналась от ушей и заострялась на подбородке, подобно копью, чтобы вонзиться в сердце собеседника. Есаи улыбнулся про себя, вспомнив, что и этот грозный паша еле спасся от его меча в сражении на поле Мараги. Он обязательно снял бы его тыквовидную голову, если бы тот не бросился в реку… Удрал! Доведется ли когда-нибудь встретиться снова?

— Что велел сообщить мне армянский Верховный властитель? — услышал Есаи голос паши и оглянулся.

— Наш венценосец и наша гордость желает тебе и твоему войску здоровья, — ответил спокойно Тэр-Аветис. Есаи удивился: как может Мхитар желать здоровья этому паше? — Мы не хотим, чтобы войско султана, да поместит его господь рядом с собою, воюющего с нашими и вашими врагами — персами, напрасно проливало кровь в наших горах, как это случилось в Варанде, при Мараге и под Ереваном.

Тэр-Аветис, бросив взгляд на пашей, заметил, как они нахмурились. Он знал, что задевает их раны, обрадовался и продолжал спокойным тоном:

— Наш властитель и мы хотим мира, хотим прекратить кровопролитье. Пусть каждый из наших народов живет для себя.

— А если властелин вселенной султан прикажет мне вступить в вашу страну? — спросил сераскяр.

— Ты уже был у нас, достойный паша. Твое войско вновь будет уничтожено. И от этого выиграет бежавший в сторону Хорасана шах Тахмаз, — ответил Тэр-Аветис.

— Ты предсказатель или посол? — не вытерпел и вмешался Ялгуз Гасан.

Тэр-Аветис сделал вид, что не слышит его, и продолжал прежним тоном:

— Мы пришли говорить с вами голосом благоразумия, чтобы не загремели громы войны.

— Покоритесь нам — и восторжествует благоразумие, — сказал Абдулла.

— У нас нет намерения покоряться кому бы то ни было.

— Ты хочешь побить нас своим языком? — снова заговорил Ялгуз Гасан паша.

Абдулла косо посмотрел на него. Тэр-Аветис, не глядя на пашу, злобно бросил:

— Пусть почтенный паша не забывает настоящих битв.

Абдулла призадумался. Конечно, он мог приказать сейчас же сжечь послов на костре, но благоразумие военачальника сдерживало его. Он знал, что победить армянское войско в сражениях трудно. Они будут сражаться до последнего воина. Значит, нужны другие средства, иным способом нужно сломить силу врага.

— Почему вы противитесь нам, раз эти земли не ваши? — спросил строго паша. — Разве вам неизвестно, что страны, расположенные по эту сторону от слияния Куры и Аракса, переданы нам?

— Известно, — ответил Тэр-Аветис, — но никто не имеет права исконные земли одних отдавать другим. Это земли наших предков.

— Сила не спрашивает о правах!

— О правах не спрашивает разбойничья сила.

Лицо Абдуллы стало свирепым.

— Вы непокорный народ! — бросил он зло. — Мы не нравимся, а гяуров-русских за руку тащите к себе и направляете на нашу страну. И после этого требуете мира? От голоса султана содрогается Европа, а вы отважились противиться его воле? Не пропадете ли вы бесследно?

— Бог дал каждому право защищаться. Мы и делаем это, — ответил Тэр-Аветис.

— Аллах дал также право убивать противников.

— И это верно.

— Кончим… Что же еще вам угодно? — взмахнул рукой Абдулла.

— Мы не покорность свою приехали выразить вам, сераскяр, и не хотим войны. Я приехал требовать, чтобы ты вернул нам Нахичеван, Ереван, Лори и увел свое войско из этих городов. Тогда мы будем жить в мире и дружбе.

Паша громко расхохотался.

— Хороший у тебя аппетит, посол. Ха-ха-ха!.. Не забывай, что великий султан всех поднебесных стран послал меня свершить его суд над вами, чтобы отныне ни один армянин не брался за саблю, которая дарована аллахом только нам. А ты явился требовать у меня Ереван и Нахичеван? Глупец… Отправляйся, посол, и скажи своему князю, что из вас останется жив лишь тот, кто станет передо мной на колени и будет боготворить султана, когда я с огнем и мечом вступлю в вашу страну.