Мхитар Спарапет

Гичи оттолкнул ногой торчавшую перед ним собаку и повел гостя к стоявшей на балконе тахте. Маро разостлала на ней ковер, принесла две подушки. Горги восторгался сестрой. Она выросла, пополнела. Но взгляд, как и прежде, оставался покорным, затуманенным печалью. Гичи и гость уселись.

— А где же наш зять, что же он не показывается? — спросил Горги, лишь бы что-нибудь сказать.

— Уехал в Мегри, приедет в конце недели. Там у нас замужняя дочь. Родила сына.

— Поздравляю вас!

— Спасибо тебе. — Гичи обратился к старухе и к Маро: — Ну, чего уши развесили? Разведите тонир, да поскорее. Ты, дорогой сват, посиди, а я пойду зарежу барашка. — Сказал и поднялся с места.

— Не надо, сват.

Гичи замахал рукой:

— Ну, ну! Я сносил больше рубах, чем ты, я знаю, что мне делать. Если скука берет, пойдем со мной.

Зарезали барашка. Собака слизала загустевшую кровь и потащила к изгороди кишки. Гичи просунул вертел меж сухожильями задних ляжек, свесил барашка в раскаленный тонир, закрыл его каменной плитой, залепил края и, скатав из глины несколько шариков величиной с орех, положил их на крышку.

— Эй, хозяюшки, присматривайте за тониром, — поручил он женщинам. — Как только высохнут шарики, скажите мне. Мы идем в погреб за вином.

Горы по ту сторону Аракса заалели, узкая полоса заката мелькнула на вершинах и померкла. Солнце, опустившись на Малый Масис, подтягивало свои фиолетовые косы, чтобы отправиться на покой, Аракс засверкал на миг и закутался в голубой туман. Только изредка слышался его шум. Два аиста, шурша крыльями, сели на верхушку тополя.

Когда на балконе зажгли свет, Гичи достал из тонира обжарившегося барашка. Пришли соседи, родственники. Они здоровались с Горги и поздравляли хозяев. Затем усаживались на тахту и начинали бесчисленные расспросы.

Гичи разливал золотистое вино, все чокались с почетным гостем, затем каждый, сказав какую-нибудь здравицу, медленно, с наслаждением осушал чару. Больше всех пил Гичи. Когда заговорили о турках, он поднял голову к небу и воскликнул:

— Господи, всели им в душу тоску, чтобы вернулись они обратно в свои дома, в свою страну. Что они потеряли здесь, что ищут? И по ним ведь плачут близкие. Отведи их, господи, подальше от наших ворот и домов.

— Аминь! — вздыхали азанцы.

До полуночи ели и пили.

Утром, когда Гичи повел коня Горги на водопой, тот позвал Маро и ее свекровь и достал из небогатого хурджина подарки. Сестра таяла от восторга. Старуха без конца благословляла Горги. Вернувшемуся свекру Маро с радостной улыбкой на лице положила на колени подарки брата — материю на архалук и бухарский мех.

— Бог да воздаст тебе сторицей, сын мой! — взволнованно поблагодарил Гичи.

За стол завтракать сели только мужчины. Большая деревянная миска была чуть не до краев наполнена мясным отваром, другая — душистым дымящимся мясом. Гичи накрошил в миску с отваром лаваш, помешал, посыпал перцем, нарезал чеснок и, весело подмигнув Горги, сказал:

— Ну, посмотрю, как ты умеешь есть. — И, зачерпывая полную ложку, он начал есть, заливая жиром подбородок и ворот рубашки.

— Что говорят в Алидзоре? — спросил Гичи.

— О чем?

— О турках.

— А что говорить? Будет война — повоюем.

— Как это — будет? Война за порогом. Боюсь, что султан доберется и до наших скал, и пропадем ни за что.

— Мхитар вешает трусов, сват, — пошутил Горги.

— Я знаю это лучше тебя. Не шути. Я не трус и не за себя боюсь. Султан ждет нашего конца, хочет вырвать армян с корнем. Вот откуда страх. Ты близкий Мхитару человек, скажи ему, пусть, если может, держит турок подальше от нас.

— Пойдут войной — все равно набьем им морду.

— Не говори, сынок, — вздохнул Гичи. — Не каждый день река приносит бревна.

Вошел сосед Гичи, поклонился хозяину дома и его гостю, выпил стоя стакан водки. Попросил, чтобы Гичи и Горги пожаловали к нему сегодня в гости. По старинному обычаю, приехавших к кому-нибудь издалека гостей крестьяне по очереди приглашали к себе и одаривали небольшими подарками. Подумав об этом, Горги встревожился. Он мог пробыть здесь всего два дня. И кому из приглашающих может он отказать, чтобы не обидеть?!

В служебной комнате Верховного властителя, освещенной двумя свечами и лампадой, находились князь Баяндур, Тэр-Аветис и еще несколько военачальников. Только что из Джраберда прибыл запыхавшийся и запылившийся гонец, староста Чалаби, и сообщил тревожную весть о том, что князь Ованес-Аван потерпел поражение у Гюлистана. Мхитар знал, что всего несколько дней назад турецкое войско, получив пополнение из Гандзака, неожиданно вступило в Арцах. Доносили также, что князь Ованес-Аван, объединив свои силы, ведет неравный бой с врагом. Почти одновременно расположившиеся в Нахичеване и под Одзнасаром турецкие войска двинулись и к Сюнику. Хотя они не начали активных действий против сюникцев, однако принудили Мхитара думать о защите двух гаваров сразу. И Мхитар приказал послать в Арцах на помощь князю Ованес-Авану полки Дзагедзора и Чавндура. Однако не успели они еще выступить из своих гаваров, как прибыл старшина Чалаби и привез известие о поражении арцахцев.

Теперь уже нечего было думать о помощи. Арцах пал. Не сегодня-завтра Абдулла паша двинется на Сюник.

— Значит, случилась беда, Чалаби? — переспросил Мхитар.

— Хуже, чем беда, — простонал Чалаби. — Арцах пал. Турки ворвались в Гандзасар. Нет больше Арцаха, тэр властитель!..

— А вы спали или были мертвые, а! — вдруг крикнул Мхитар, гневно уставившись на гонца.

— Мы сражались, — ответил гордо Чалаби. — Сам знаешь, тэр властитель, что турок было в сто раз больше. За одну ночь вырезали всех мужчин в Гандзаке и, опустошив его, пошли на наши сигнахи. В первый день мы перебили многих. Но паши бросили в бой новые полки. Сорокатысячной саранчой напали на нас. За два дня перебили половину, только их все прибывало. Бессильны были мы обороняться с четырех сторон. Вот и вошли они в Арцах. Большая сеча была под Гандзасаром. У нас пали девять из десяти. И исполнилась воля лукавого. Теперь раздирают Арцах.

«Вот они, плоды безумного сопротивления, — подумал с горечью Тэр-Аветис. — Арцах раздирают! Вчера Ереван, Лори, Нахичеван, сегодня Арцах, завтра — очередь наша. Сопротивляться!.. Гм…»

— А что стало с князем Ованес-Аваном? — спросил он у Чалаби.

— Еле избежал плена. Удалился в страну русских. Взял с собой сотника Тархана, остатки полка и двести семейств из своих сел.

— Предал!.. — крикнул Мхитар. — Изменил князь… Если спасся, почему не приехал сюда?

«Какая там измена? — с горечью подумал Тэр-Аветис. — Безумие противостоять с горсточкой войска огромной армии».

— Бедный, обманутый народ, — продолжал отчаиваться Мхитар.

— Теперь мы остались совсем одни, — тихо произнес Тэр-Аветис, слегка прищурив глаз. На его устах заиграла непонятная улыбка… Вспомнив слова священного писания: «Близок час измены», он почему-то ужаснулся. — Нам бы тоже следовало удалиться к русским, — медленно продолжал он. — Ушли бы, наказав народу покориться туркам. Не погибли бы всем миром. Потерпели бы, пока бог не пожелал бы нам добра. А так обрекаем на гибель весь армянский народ.