Мхитар Спарапет

Тэр-Аветис умолк на минуту, затем сел и движением руки пригласил сесть и гостя. Мигран напряг слух. Долго никто не произносил ни слова. Тэр-Аветис, обхватив голову руками и полузакрыв глаза, напряженно думал. Мигран затаил дыхание. Лишь Мурад-Аслан с виду казался спокойным.

— Выкладывай, посмотрим, чего хочет твой хозяин, — наконец заговорил тысяцкий и выпрямился.

— Он посылает свое приветствие армянам, старым и малым.

— А еще? — заскрежетал зубами Тэр-Аветис. — Я знаю цену его привету.

— Абдулла паша ждет с терпением, чтобы вы, владыки Сюника, пошли к нему и покорились султану.

— Какова цена?

— Вечная дружба между вами и султаном. Паша поклянется на коране, чтобы ни один волос не пал с вашей головы. Пощадит народ.

— А не то?

— Не то все вы будете обречены на смерть. Паша придет в вашу страну. Теперь руки у него развязаны. Арцах пал. Шемаха и Гандзак принадлежат султану. Нахичеван и Ереван — тоже. Вы в клещах.

Тэр-Аветис не задал больше ни одного вопроса. Не говорил также Мурад-Аслан. Мигран еле сдерживал гнев. «Почему ты не соглашаешься, несчастный?.. На кого возлагаешь надежду?..»

Тэр-Аветис встал, поднял с пола помятую фальшивую бороду Мурад-Аслана и швырнул ему на колени.

— Иди с сотником Миграном. Он найдет тебе место, где даже мыши не почувствуют твоего запаха. Жди моего приказа. Идите!

Спустя неделю Тэр-Аветис проводил Мурад-Аслана. Даже Мигран не узнал, о чем они договорились.

Сокрушаются первые ворота

Наступил день возвращения.

Накануне вечером Горги Младший сказал Гичи, что утром он уезжает. Сват был огорчен, даже слегка обиделся.

— Не хочешь дождаться возвращения зятя?

— Не сердись, сват, дело воинское, должен вернуться, — ответил Горги.

Сестра нагрела воду, чтобы обмыть брату и свекру ноги. После ужина Гичи снял лапти, вытряхнул из них пыль, ударяя ими о край тонира, и, усевшись на опрокинутой бочке, погрузил ноги в деревянную лохань, полную горячей воды.

Помыв ноги, Горги попросил сестру постелить ему на сене, что на кровле. Гичи, завернувшись в одеяло, уже храпел на тахте… Мохнатая кошка, устроившись на его груди, удивленно разглядывала длинные усы, которые шевелились.

Когда Горги собирался лечь, сестра робко взялась за пояс брата.

— Так завтра ты уезжаешь, Горги? — с тоской спросила она.

— Да, дорогая Маро, уезжаю.

— Когда еще доведется свидеться?

— Как знать? Как-нибудь с матерью приеду.

— Сбылось бы скорее… — Сестра обняла брата и заплакала. — Сердце чует недоброе, Горги. Ослепнуть бы мне. Оставил бы ты военную службу. Сыграли бы свадьбу!..

— Придет и этот день, Маро-джан, не спеши.

Сестра ушла. Тоска охватила Горги — по дому, по недавнему беззаботному детству. И захотелось позвать Маро, сказать ей, что ему и самому опротивела воинская служба, что и он хочет вернуться в деревню, к матери, растить хлеб. Но сделал только шаг, повернулся, лег на сено, отбросил одеяло и, сложив руки под головой, погрузился в думы… На небе виднелись лишь редкие звезды. Вдали, в стороне Масисов, горизонт время от времени освещался яркими вспышками молний. Аракс дремал в своей камышовой колыбели. Лаяли одиноко собаки. На краю села среди ночной тишины раздалась запоздалая песня поливальщика. Горги Младшему почудилось, что издали за ним следят чьи-то глаза. Айшэ ли это, или звезды так печально смотрят на него? Благоухание сухой травы одурманило его, и сон смежил глаза…

Вдруг со стороны Аракса, где прилипли к камышам крайние дома деревни, раздался визг дворняги. Чей-то душераздирающий крик пронзил воздух. Небо осветилось внезапно вспыхнувшим пожаром.

Горги проснулся, и первое, что он увидел в темноте, были промчавшиеся по улице всадники. «Кто такие?» — с тревогой подумал он и подскочил к краю кровли… Небо осветилось еще одним пожаром. Вопя и крича, бежали обезумевшие, полуодетые сельчане. Со стороны реки раздались выстрелы. «Турки», — пронеслось в голове Горги, и он спрыгнул с кровли. На балконе сестра упала к его ногам.

— Беда, Горги!

— Вставай! — крикнул брат. — Бери оружие, скорее!

С вилами в руках, без шапки вышел с гумна Гичи. На поясе у него висела сабля.

— Скрывайтесь! — приказал он невестке и старухе и направился с Горги к воротам.

Теперь пожары вспыхивали повсюду. Мчавшиеся по улицам всадники швыряли факелы в стога, бросали их в деревянные постройки. Другие врывались в дома, в погреба, в конюшни…

— Война началась, сынок, — казалось, безразлично произнес Гичи. — Ты беги, спеши в Алидзор.

— А вы?! — ужаснулся Горги..

— С нами все уже кончено!.. Мы пропали. — Гичи застонал. — Бери сестру и беги, жалко вас…

Горги торопливо оседлал коня, надел оружие и шлем, вскочил в седло и выехал на улицу. Турецкий всадник с горящим факелом в руках приблизился к дому Гичи. Из-под пшатового дерева выскочил Гичи и воткнул вилы турку в бок… Конь отскочил, однако Горги успел схватить его за уздцы.

— Садись на коня, скорее, — поторопил он свата, увидев мчавшихся на них пять-шесть аскяров.

Гичи вскочил на коня, вынул саблю и, крикнув: «С нами сила крестная!» — бросился на турок. Горги видел, как он разрубил плечо одному турку. «Есть еще сила в его руке», — подумал он и сильным ударом свалил с коня другого аскяра. Турки стали отступать, Гичи, преследуя их, гнал дальше от своего дома.

Вслед за конниками и факельщиками с оглушительным ревом и криками в село ворвалась основная масса турецкой армии. Начался погром. Аскяры выбивали двери, окна, врывались в дома, убивали защищающихся мужчин, бросали в огонь детские колыбели, хватали девушек и подростков и, привязав их к своим коням, угоняли в рабство.

Гичи и Горги сражались у ворот. Более пятидесяти пеших турок старались проникнуть во двор. Они набрасывались с копьями на обороняющихся.

— Бей, сват! — кричал обезумевший Гичи.

Турки, разрушив изгородь, ввалились во двор… Горги налетел на них в надежде защитить сестру, но другая группа окружила его… Гичи не удалось подоспеть на помощь, его прижали к стене. Он успел спрыгнуть с коня на кровлю погреба и оттуда стал забрасывать камнями осаждающих. Они с воплями отбежали назад.

Послышался бой барабана. По улице медленно и торжественно проезжала большая группа всадников. Впереди, в роскошной одежде ехал паша, равнодушный к окружающей резне. Вдруг Гичи, воспользовавшись минутным замешательством аскяров, быстро спустился вниз, стал на колени посреди улицы, поднял руки к небу и крикнул:

— Пощади человеческие создания, о милосердный паша! Вот мы всем селом покоряемся вашему султану. Пощади!

Паша даже не взглянул на него. Гичи продолжал громко молить о пощаде, пока кто-то не воткнул копье в его спину… Гичи повалился под конские копыта.