Мифология русских войн. Том I
Шрифт:
Джингоизм это забытый термин. Он определяется Толковым словарём русского языка Ушакова как «шовинистический национализм в Англии». Согласно Большой советской энциклопедии, «для джингоизма характерны пропаганда колониальной экспансии и разжигание национальной вражды».
Отчего-то эти российские издания спрятали историю этого термина. Jingo — это эвфемизм и трансформация имени Jesus. Оборот «by Jingo» — это небрежная клятва, вместо «by Jesus» («Богом клянусь»). Это казус устной и пьяной речи, почти не зафиксированный в письменном виде. Но есть исключение, открывшее ему дорогу в журналистику и политологию.
Куплетист G. W. Hunt написал песенку, которая широко исполнялась в британских пабах и мюзик-холлах в 1877-78 годах. Ее припев был таким:
We don't want to fight but by Jingo if we do We've got the ships, we've got the men, we've got the money too We've fought the Bear before, and while we're Britons true The Russians shall not have Constantinople! МыДа, это годы русско-турецкой войны и — шире — годы Большой Игры, по ходу которой Россия зачем-то пробовала оторвать Индию от Лондона.
В качестве политического ярлыка термин «джингоизм» ввел известный британский антиклерикал и деятель «рабочего движения» Джордж Холиоук в своем письме в газету Daily News 13 марта 1878 г. Как и французское словечко «шовинизм» (очень схожее по своему происхождению), это не столько самоназвание некоей идеологии или политическое движение, сколько дразнилка, кличка, бросаемая в лицо оппонентам. В том письмо Холиоук клеймил джингоистов: «Я, конечно, намеревался обозначить удобным названием новый вид патриотов… [чьей] характеристикой была вызывающая войну претенциозность, которая дискредитировала молчаливую, решительную, самооборонительную позицию британского народа» [442] .
442
https://en.wikipedia.org/wiki/George_Holyoake
Американская культура как политическая, так и художественная, полна осуждения собственно военной истории, что не позволяет считать, будто формула «моя страна всегда права» это мейнстрим американизма. Вот простая декларация Марка Твена:
«…если между американцем и монархистом действительно существует какая-то разница, то она в основном сводится к следующему: американец сам для себя решает, что патриотично, а что нет, в то время как за монархиста это делает король, чье решение окончательно и принимается его жертвой безоговорочно. По моему твердому убеждению, я единственный человек, догадавшийся оставить за собой право самому создавать свой патриотизм. Они ответили: — Предположим, начнется война, какова тогда будет ваша позиция? Вы и в этом случае оставите за собой право решать по-своему, наперекор всей нации? — Именно так, — ответил я. — Если эта война покажется мне несправедливой, я прямо так и скажу. Если в подобном случае мне предложат стать под ружье, я откажусь. Я не пойду воевать за нашу страну, как и за любую другую, если, по моему мнению, страна эта окажется неправой. Если меня насильно призовут под ружье, я вынужден буду подчиниться, но добровольно я этого не сделаю. Пойти добровольцем значило бы предать себя, а следовательно, и родину. Если я откажусь пойти добровольцем, меня назовут предателем, я это знаю — но это еще не сделает меня предателем. Даже единодушное утверждение всех шестидесяти миллионов не сделает меня предателем. Я все равно останусь патриотом, и, по моему мнению, единственным на всю страну».
Ну, а повторение мема про «моя страна всегда права» означает самоампутацию тостующего в качестве самостоятельного субъекта морально-ответственных действий и суждений. «Моя страна» определяет, что такое добро и зло за меня и вместо меня. Это полная антитеза «нравственному императиву» Канта и «моему не-алиби в бытии» Бахтина [443] .
Страна, которая запрещает обсуждение вопроса о том, права он или нет, становится опасна не только для своих соседей, но и для своих граждан. Точнее, своих граждан она просто отменяет, превращая бывших граждан в банальный мобресурс.
443
См. Бахтин М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. М., 1986, с. 91.
Те немногие, в ком при этом сохраняется гражданское самоощущение, могут ответить словами из «Лисистраты» Леонида Филатова:
— Постой!.. Ты что-то путаешь в запале! Известно ведь любому пацану: На вас не нападали. Вы — напали. Вы первыми затеяли войну! Предводитель (надменно): Позвольте вам заметить с укоризной И поскорей возьмите это в толк! Мы выполняем долг перед Отчизной, Священный перед Родиною долг! Лизистрата (раздумчиво): Пред Родиной, конечно, неудобно… Долги, конечно, надо отдавать… Но почему она в уплату долга — С вас требует кого-то убивать? И коль у вас пред ней долги такие, Что даже жизнь в уплату их пустяк, То хочется спросить вас, дорогие, Зачем же вы одалживались так? Коль Родина удар наносит сзади, Да так, что аж в глазах потом круги, То лучше, дорогие, не влезайте Вы к этой страшной Родине в долги!Глава 12
Вселенская претензия Москвы
Древний Рим заложил мощный вирус в матрицу последующих европейских властителей. Как греки отождествляли свой мир с «экуменой» («вселенной»), так и римляне были убеждены, что Империя может быть лишь одна. В 480 году, когда был убит последний и уже формальный император Западной Римской империи Юлий Непот, фактический владелец Италии варварский вождь Одоакр отказался провозглашать себя императором и царские инсигнии отослал в Константинополь, императору Восточной Римской империи. Сам Одоакр удовольствовался получением от (византийского) императора Зенона титула римского патриция.
Германские короли Европы еще долго формальным своим главой признавали византийского Императора. И лишь в 800 году Карл Великий решился присвоить себе этот титул, оправдываясь тем, что римский престол свободен, т. к. тогда впервые за всю историю Константинополя престол занимала женщина (Ирина [444] ). Это ощущение единственности императорского статусу даже Карла привело к мысли о женитьбе на престарелой Ирине.
Но в 914 году императорский титул вновь исчез из политического лексикона Европы.
444
Путь святой Ирины к единоличной власти лежал через убийство ее же сына Константина:
«в девятом часу страшно и безжалостно выкололи ему глаза по воле матери его и советников её, что он едва-едва не умер… Таким образом его мать сделалась единовластною».
В 962 году была провозглашена «Священная Римская империя германской нации».
Позже в Москве ее именовали Цесария, а отождествляемых с нею «восточно-имперцев — Ост-райх, Австрия) — цезарцами.
И в головах кремлевских правитеей начинает зреть идея — «чем мы хуже». Возможно, ее в эти головы заронил в марте 1519 папский легат. Он сообщил московскому великому князю, что «Папа хочет его и всех людей русския земли приняти в единачство и и согласье римския церкви, не умаляя и не пременяя их добрых обычаев и законов, но хочет покрепити и грамотою апостольскою утвердити и благословити вся та предреченная, занже церковь греческая не имеет главы: патриарх констинополской и все царство в турских руках, и он ведает, что духовнейши митрополит есть на Москве, хочет его и кто по нем будет, возвысити и учинити патриархом, как было преже константинополской. А царя всеа Русии хочет короновати в христьянского царя» [445] .
445
Посольство от магистра прусского Альбрехта к Великому Князю Василию Ивановичу. Запись речи Дитриха Шонберга // Сборник Русского исторического общества. Т. 53: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Немецким орденом в Пруссии. 1516–1520 г. — СПб., 1887, сс. 85–86 http://elib.shpl.ru/ru/nodes/10353-t-53-1887#mode/inspect/page/104/zoom/4
Русский «царь» это и есть «цезарь». И хотя в поздне-римском протоколе термины «император» и «кесарь» не было равнозначны (кесарь это кандидат в императоры), русский язык 16 века их не различал.
И Иван Грозный уже настойчиво хочет именно этого титула Римского Кесаря, не удовлетворяясь венчанием на Московское царство.
В 1560 году Константинопольский патриарх Иоасаф предлагает ему копмпромисс — именуя Ивана Грозного «государем всех христиан, от востока до запада и до океана» [446] . То есть он признает за Иваном «функционал» византийского императора, но без прямого его именования таковым.
446
Каптерев Н. Ф. Характер отношений к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. Сергиев Посад, 1914. С. 34.
В 1591 г. послание греческого архимандрита Христофора к Борису Годунову возгревало ту же мечту: «И чтобы Бог подаровал [царю Федору Ивановичу] облаадати всею Вселенною от конца и до конца» [447] .
В 1598 году грамота о возведении на царство Бориса Годунова неоднократно именует московского патриарха Иова «Пресвятейший», что является калькой с титула вселенского патриарха («панагиотитас»-всесвятейший).
При этом московское собрание, через которое интригует Борис Годунов и от имени которого говорит патриарх Иов, именуется «вселенским собором» [448] .
447
Посольская книга по связям России с Грецией (православными иерархами и монастырями) 1588–1594 гг… М., 1988, с. 59.
448
«Первопрестольнейший же Иов, патриарх Московский и всея Руси со всем освященным вселенским собором с великим воплем и неутешным плачем Великую Государыню молили…, и много о том патриарх со своим вселенским собором били челом, чтобы Великая государыня не оставила сирых. И Государыня всему вселенскому собору отказала…».