Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Марфа-посадница

Для того чтобы женщина могла выйти на политическую арену, ей не обязательно было иметь княжеское происхождение – достаточно обладать значительным богатством.

Примером боярской дочери, решившей вмешаться в политические игры, была Марфа Лошинская, в замужестве Борецкая – вдова новгородского посадника Исаака Борецкого. Происходившая из знатного боярского рода и владевшая большими земельными угодьями, Марфа и ее сын, новгородский степенный посадник Дмитрий, в 1471 г. выступали за освобождение Новгорода от зависимости Москвы. (В тот период в Великом Новгороде выбиралось и назначалось восемнадцать пожизненных посадников из Москвы, из числа которых на полгода избирался степенный посадник, формально являвшийся главой выборной власти.) Клан Борецких поддерживали влиянием и деньгами еще две знатные новгородские вдовы: Анастасия (жена

боярина Ивана Григорьевича) и Евфимия (жена посадника Андрея Горшкова). Марфа, располагавшая значительными денежными средствами (богаче ее были лишь некоторые новгородские монастыри), вела переговоры с великим князем литовским и королем Польши Казимиром IV о вступлении Новгорода в состав Великого княжества Литовского на правах автономии при сохранении политических прав Новгорода.

Узнав о планах новгородцев, великий князь Московский Иван III объявил им войну и в Шелонской битве (1471 г.) разбил армию Новгорода. Дмитрий Борецкий был казнен как политический преступник. Великий Новгород выплатил крупную контрибуцию, уступил часть своих земель Москве, присягнул Ивану III, но сохранил право самоуправления во внутренних делах.

Марфа, несмотря на смерть сына и решительные действия Ивана III, продолжила переговоры с Казимиром, который обещал ей поддержку. В 1477 г. Иван III снова осадил Новгород. На этот раз он требовал: «Вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство нам свое держати». 15 января 1478 г. Великий Новгород открыл ворота перед великокняжеской армией. В знак упразднения независимости города вечевой колокол был увезен в Москву. Влиятельным горожанам выносились приговоры. Земли Марфы были конфискованы, ее обвинили в том, что она «хотячи поити замужь за литовского же пана за королева, да <…> мыслячи привести его к себе в Великий Новград, да с ним хотячи владети от короля всею Новгородскою землею». Марфу с внуком сначала привезли в Москву, а затем выслали в Нижний Новгород, где в Зачатьевском монастыре (с 1814 г. – Крестовоздвиженский) ее постригли в монашество под именем Марии; там она и умерла в 1503 г. К ее судьбе в полной мере можно отнести слова Уинстона Черчилля, которые уже цитировались в этой книге: «Памятник ей <…> напоминает нам о том суровом призыве победить или умереть, который звучит в веках».

Недаром среди вольнодумцев XIX в. Марфа стала символом воли народа к свободе. Николай Карамзин в предисловии к своей повести «Марфа-посадница, или покорение Новгорода» пишет: «Однако ж сопротивление новогородцев не есть бунт каких-нибудь якобинцев: они сражались за древние свои уставы и права. <…> И летописи и старинные песни отдают справедливость великому уму Марфы Борецкой, сей чудной женщины, которая умела овладеть народом и хотела (весьма некстати!) быть Катоном своей республики»{ Карамзин Н. М. Сочинения в 2-х тт. Т. 1. Л.: Художественная литература, 1984. С. 32.}.

Новгородки

Как всегда, большой интерес представляют женщины «вне истории» – простолюдинки, которые не играли никакой роли на исторических подмостках и образы которых в угоду конъюнктуре не коверкали летописцы.

У нас есть уникальная возможность: благодаря особенностям новгородской почвы сохранилось большое количество берестяных грамот, отражающих повседневную жизнь средневекового Новгорода. Некоторые из них написаны женской рукой.

Новгородки были не только грамотными, но и юридически подкованными – и не боялись при случае отстаивать свои права перед судом. Так, некая Анна, обвиненная в поручительстве за своего зятя и вынужденная заплатить вместо него штраф, с полным сознанием своей невиновности требует от обвинителя Коснятина при свидетелях доказать ее преступление. Кроме того, Коснятин оскорбил Анну и ее дочь нецензурными словами, а Церковным Уставом Ярослава (XV в.) предусмотрено наказание за оскорбление горожанки в размере трех гривен серебра.

«От Анны поклон Климяте. Господин брат, вступись за меня перед Коснятином в моем деле. Сделай ему при людях заявление о его неправоте: “После того как ты возложил поручительство на мою сестру и на ее дочь (т. е. заявил, что они поручились) [и] назвал сестру мою курвою, а дочь блядью, теперь Федор, приехавши и услышав об этом обвинении, выгнал сестру мою и хотел убить”. Так что, господин брат, согласовавши с Воеславом, скажи ему (Коснятину): “[Раз] ты предъявил это обвинение, так докажи”. Если же скажет Коснятин: “Она поручилась за зятя”, – то ты, господин братец, скажи ему так: “Если будут свидетели против моей сестры, если будут свидетели, при ком она (букв.: я) поручилась за

зятя, то вина на ней (букв.: на мне)”. Когда же ты, брат, проверишь, какое обвинение и [какое] поручительство он (Коснятин) на меня взвел, то, если найдутся свидетели, подтверждающие это, – я тебе не сестра, а мужу не жена. Ты же меня и убей, не глядя на Федора (т. е. не принимая его во внимание). А давала моя дочь деньги при людях, с публичным объявлением и требовала заклада. А он (Коснятин) вызвал меня в погост, и я приехала, потому что он уехал со словами: “Я шлю четырех дворян за гривнами серебра (т. е. чтобы они взяли положенный штраф)”»{ Здесь и далее цит. по URL:.

По всей видимости, дело было так. Некто Коснятин поручил зятю Анны отдать определенную сумму денег в рост. Но зять был в отъезде, и деньги ростовщику отдала дочь Анны, впрочем, соблюдая все существующие тогда правила. Коснятин заподозрил, что доход с его денег бесконтрольно получает зять и семья Анны. Сама Анна поручателем за зятем не была и нанесенное ей оскорбление посчитала безосновательным. Коснятин же позвал Анну в суд «в погост», где он сообщил, что намерен прислать к ней «четырех дворян» (судебных исполнителей), чтобы они взяли положенный штраф. Однако надо думать, что размер штрафа был не четыре гривны кун: названная цифра – только лишь плата, которая шла в суд.

Другая новгородка Нежка, добиваясь получения заказа у своего брата, ювелира Завида, полагает, что тот считает ее своей должницей. Нежка ничего не доказывает Завиду, но предлагает для выяснения истины прислать к ней судебного исполнителя, который бы расставил все на свои места. «От Нежки к Завиду. Почему ты не присылаешь то, что я тебе дала выковать? Я дала тебе, а не Нежате. Если я что-нибудь должна, то посылай отрока (т. е. судебного исполнителя). Ты дал мне полотнишко; если поэтому не отдаешь [то, что я дала выковать], то извести меня. А я вам не сестра, раз вы так поступаете, не исполняете для меня ничего! Так вкуй же [отданный тебе металл] в три колтка; его четыре золотника в тех двух кольцах».

В еще одной грамоте муж просит жену обеспечить его необходимыми юридическими документами. «Поклон от Петра Марье. Я скосил луг, а озеричи (жители деревни Озера) у меня сено отняли. <…> Спиши копию с купчей грамоты да пришли сюда, чтобы было понятно, как проходит граница моего покоса».

Другая женщина, овдовев, решает финансовые дела мужа: «От Говеновой [вдовы] к Неженцу. Дай шестьдесят кун ладейных (т. е. за ладью или на ладью). [Так] сказал Говен перед смертью, а поп записывал. Дай [их] Луке. Если же не дашь, то я возьму у князя отрока и вместе [с ним] приеду – это тебе станет в большую сумму».

Ей вторит Иванова жена: «Иванова жена говорит (букв.: сказала) Фиме: либо деньги пришли, либо потребую наложить [на тебя] большой штраф».

Некто Микифор пишет землевладелице Анне, чтобы она уладила дела с арендой его участка: «Поклон Анне от Микифора с Дорофеева участка. Пожню, что ты [мне] дала в Быковщине, Шуйга отнимает, а другую [отнимает] Осипок. Землицы мало, а пожни отнимают. Нечем [горю] пособить, не из-за чего и сидеть [на этом участке]. Так что дай мне это место Быковщину».

А вот женщина сама дает распоряжение: «От Семнуновой жены к Игучку. Тому, чья корова (или: чья у тебя корова), скажи: «Если хочешь корову и едешь за коровой, то вези три гривны». Очевидно, Игучик – слуга или родственник Семуновой жены задержал у себя чью-то корову (за потраву или по какой-то другой причине) и обратился к женщине, чтобы она установила размеры выкупа.

Но большинство грамот посвящено не судебным, а бытовым вопросам. Некий Борис посылает письмо своей жене Настасье и просит: «Как придет эта грамота, пришли мне человека на жеребце, потому что у меня здесь дел много. Да пришли мне сорочку. Сорочку забыл».

На другой бересте мать пишет сыну Григорию: «Купи мне зендянцу (дешевая хлопчатобумажная ткань) добру. А куны (деньги) аз даю Давыду Прибыте. И ты, чадо, издей при собе да привези семо». Из грамотки видно, что мать и сын – люди небогатые. Мать знает, что у Григория денег может не оказаться, и посылает ему необходимую сумму на покупку материи.

Знаменитая грамота № 752 – письмо женщины к возлюбленному, где она, не смущаясь, говорит о своей страсти. В переводе на современный язык послание гласит: «Я посылала к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что за эту неделю ко мне не приходил? А я к тебе относилась, как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала к тебе? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было бы любо, то ты бы вырвался из-под людских глаз и пришел. Буде даже я тебе по своему неразумию задела, если ты начнешь надо мною насмехаться, то судит тебя Бог».

Поделиться с друзьями: