Мифы и правда о женщинах
Шрифт:
Снова Кристина Пизанская
Здесь стоит ненадолго вернуться к первой писательнице Кристине Пизанской, ибо она была младшей современницей Боккаччо, родилась и жила в переломную эпоху между Средневековьем и Возрождением, а значит, может послужить для нас проводником в мир идей того времени. Вероятно, Кристине не раз приходилось сталкиваться с ситуацией, когда люди, казавшиеся безукоризненно воспитанными придворными кавалерами, в своих произведениях осыпали женщин упреками и клеветой, низводили прекрасных дам в ряд «неразумной скотины». Чтобы ответить всем клеветникам сразу и поддержать женщин, стремящихся к образованию, Кристина написала трактат «О граде женском» (1404 г.). Название – в лучших традициях Возрождения – провокационно. «О граде Божьем» –
В своем произведении Кристина «строит» специальный город для женщин, где они защищены от хулы и могут предаваться наукам и искусствам наравне с мужчинами, ибо таков замысел Божий относительно них. Метафора строительства пронизывает весь текст. Кристина встречается с Дамой Разума, которая говорит, что подготовила для нее работу – копать землю и закладывать основание Града Женского. Кристина начинает «вскапывать поле учености лопатой вопросов». Прежде всего ее интересует: «Почему, по какой причине разные авторы в своих книгах выступают против женщин, несмотря на то, что это, как мне известно от вас, несправедливо; скажите, неужели от природы у мужчин такая склонность, или же они поступают так из ненависти к женщинам, но тогда откуда она происходит?»{ Здесь и далее цит. по: Пизанская К. Книга о Граде Женском // Пятнадцать радостей брака: Антология. М.: Наука, 1991.}
Разум отвечает: «Поведение мужчин предопределено не природой, оно, скорее, даже ей противоречит, ибо нет иной столь сильной и тесной связи, данной природой по воле Бога мужчине и женщине, кроме любви. <…> Одни прибегают к клевете из-за своих собственных пороков, другими движут их телесные изъяны, третьи поступают так из зависти, а четвертые из удовольствия, которое они получают, возводя напраслину».
Кристина спрашивает: «Было ли угодно Господу, осыпавшему женщин столь многими милостями, почтить их и таким достоинством, как способность к глубокому познанию и постижению высоких материй, наделил ли он их достаточно развитым для этого умом. Мое сильное желание узнать это объясняется тем, что, по утверждению мужчин, женскому уму доступно лишь малое знание».
И получает ответ: «Если бы в обычае было посылать в школу дочерей, как и сыновей, то не сомневайся, что они учились бы столь же усердно и понимали бы тонкости всех наук и искусств столь же хорошо, сколь и сыновья. Но, как я уже говорила, с женщинами случилось так, что, будучи слабее и деликатнее телосложением, чем мужчины, они оказались менее способными к выполнению многих обязанностей, а потому их ум более широк и проницателен, нежели они могут проявить. <…>
Но что касается суждения, будто всем известно, что женщины знают меньше мужчин и что у них, значит, меньше способностей к познанию, то стоит посмотреть на деревенских мужчин, занятых обработкой земли, или на тех, что живут в горах. Ты обнаружишь, что во многих местах мужчины из-за своего тупоумия совершенно дикие. Несомненно, однако, что Природа наделила их теми же телесными и умственными способностями, что и наиболее ученых и мудрых мужей. Различие же объясняется неодинаковой образованностью, хотя, как я говорила, среди и мужчин, и женщин есть от природы более умные и менее умные. <…>
Твой отец, который был философом и весьма умным человеком, не верил, что обучение наукам портит женщин, и, как ты сама знаешь, он был очень доволен проявленной тобой склонностью к ним. Взгляды твоей матери, которая желала тебя видеть, как подобает, за прялкой и простодушными девичьими занятиями, были главным препятствием для твоего продвижения в науках. Но, как гласит уже упоминавшаяся поговорка, нельзя отнять того, что дала природа, и потому твоя мать не смогла помешать твоей любви к знаниям, которые ты благодаря природной склонности собирала по крохам. Я уверена, что ты не пренебрегаешь
ими и считаешь великим сокровищем. И в этом ты, конечно, права».Пользу образования для женщин Кристина обосновывает так: «Я понимаю, что женщины совершили много добрых дел, и даже если дурные женщины творили зло, то, тем не менее, полагаю, добро перевешивает зло благодаря добрым, а особенно мудрым, воспитанным и образованным в науках женщинам».
Итак, добродетелен человек или порочен, это не зависит от его пола. Женщина находит свой путь к добродетели точно так же, как и мужчина; и он лежит, прежде всего, через познание.
О бесконечной любви
Вслед за Кристиной Пизанской многие женщины эпохи Возрождения берутся за перо. Они пишут стихи (Виттория Колонна, Гаспара Стампа), рассказы (Маргарита Наваррская) и… философские трактаты. Пожалуй, это что-то новое. Женщины Возрождения решительно покидают область чувств, где мужчины еще были готовы с ними мириться, и вторгаются в область мысли, которая испокон веков считалась мужской вотчиной. Неудивительно, что женское авторство немедленно принимаются оспаривать и приписывать их произведения возлюбленным, скрывавшимся под женскими псевдонимами.
Такого рода подозрения вызывал, в частности, трактат «О бесконечности любви» (1546 г.) Туллии Арагоны, прославленной сиенской поэтессы, которая была дружна со многими видными гуманистами. Некоторые историки считают, что трактат принадлежит перу друга и учителя Туллии – Бендетто Варке. В самом же трактате Туллия и Варка беседуют на равных – то обмениваясь колкостями, то рассыпаясь в комплиментах, то пикируясь, то откровенно флиртуя, они ищут ответ на вопрос: есть ли предел у любви, может ли любовь быть вечной и бесконечной?
Заметим, что для женщин Возрождения это был не праздный вопрос. Несмотря на то, что у богатых наследниц мог быть свой собственный капитал, а жены или вдовы банкиров могли распоряжаться имуществом, все-таки в большинстве случаев женщины находились во власти мужчин. Любовь – единственная защита, на которую они могли рассчитывать. Но была у этой темы и иная, философская, подоплека. Можно ли любить «бесконечной любовью» существо, которое ниже тебя? И может ли само это существо испытывать высокую любовь? Или его удел – похоть?
Подробно обсудив, что такое любовь вообще («желание насладиться союзом с тем, кто прекрасен в действительности или лишь кажется прекрасным влюбленному») и в чем ее источник (в красоте любимого – физической и душевной), Туллия формулирует свою теорию:
«Честная любовь, которая свойственна людям благородным, то есть с душой нежной и добродетельной, будь они богаты или бедны, возникает не из желания, а от разума, и своей основной целью любящий видит воплощение в любимом, с тем, чтобы он воплотился в нем самом и чтобы двое стали единым целым, о таком перевоплощении изящно поведал нам мессир Франческо Петрарка. И раз добиться такой цели нельзя иначе как духовно, то в такой любви есть место лишь чувствам духовным, то есть зрению и слуху, а более того фантазии, как способности наиболее духовной. Верно и то, что любящий помимо единения духовного желает обрести с любимым союз телесный, чтобы стать единым с ним, но коль это невозможно, раз телам не суждено растворяться друг в друге, любящий не может удовлетворить такое свое желание, а потому никогда не достигает своей цели, поэтому-то не может он перестать любить и, следовательно, нельзя любить до определенного предела, как я и заключила выше»{ Здесь и далее цит. по: Арагона Т. О бесконечности любви // О любви и красотах женщин. Трактаты о любви эпохи Возрождения. М.: Республика, 1992.}.
Бендетто Варка соглашается с ее рассуждениями. И тогда Туллия спрашивает его:
«Хотелось бы мне знать, почему нельзя женщину любить подобной любовью; ибо не думаю я, что вы хотите сказать, будто женщины не обладают такой же мыслящей душой, как мужчины, или что не того они рода. Хотя мне довелось и такое слышать».
Варка опровергает подобные домыслы: «Я же скажу, что не только можно, но и должно любить женщин любовью честной и добродетельной. Что до меня, я знал людей, которые поступали и поступают так постоянно».