Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 1. Часть 1. Крупицы прошлого. Часть 2. В плавильном котле Америки
Шрифт:
Второе, чтобы дорисовать облик Саши. Француженок здесь нет. Одна престрашная девица дважды присутствовала на наших занятиях по китайскому языку, но больше не появлялась. Это было в декабре. И потом, зачем ты мне такое написала? Это звучит обидно. Но, наверное, ты не имела в виду меня обидеть.
Потом, о подарках. Я не экономлю. Но лишние деньги не трачу, что делают все и что вполне логично, разве у нас с тобой все есть? И нам не нужны деньги? Но я не экономлю, а Михневич, я уже написал, он, действительно, очень болел. С подарками я перестарался. И чем-то обидел тебя, что-то не додумал. Но давай будем еще и друзьями – не скрывай от меня то, что думаешь. Тебе, наверное,
О твоих расходах. Я напишу в Сочи, чтобы тебе присылали деньги, ты только не сердись ни на кого. К сожалению, не могу передать деньги отсюда, через Михневича это было бы бесполезно – деньги его слабое место. И он бы их не довез. Ну, и потом взыщи, постарайся, у него. Скажи так: «Женя просил в письме отдать деньги в Москве» и объясни, потому что у тебя нет денег (чтобы он не думал, что ему не доверяют).
И еще. Я ему дал на дорогу (такси) 5 рублей, и я не верю, чтобы он доплачивал за багаж. Врет! Ну, ладно, мне наука…
…Ведь просил же Михневича объяснить тебе, почему я не приехал! Натуля, ты ведь просто не знаешь, как мне было тяжело не приезжать, и тебе поэтому кажется, что я подлец и врун! Не обижайся. Я, наверное, смогу все толком объяснить, только когда вернусь.
А пока напиши мне: скучаешь ли ты по мне? Или совсем нет? И получаешь ли ты мои письма и открытки? С каждой почтой посылаю тебе 4 письма и 4 открытки. Может, половина не доходит? Китя, пойми меня правильно, не расстраивайся, не вини меня во всех смертных грехах, и жду от тебя добрых писем. Вот, все. Напиши, что ты обо всем этом думаешь? Очень хочется, чтобы ты со мной согласилась.
А об обратном билете – такой же билет, например, есть у посла, но он будет здесь 3 года, может быть, без перерыва. Это формальность: на год или на два.
Не смотри ты на этого гастролера Михневича. Какое до него дело нам? Он даже посла отказался поехать встречать, заявив: «Плевал я на вас всех!» (это послу передали, конечно). Я ехал на год – и через год буду дома. Китя, очень прошу, не обижайся на меня, попробуй понять меня. И верь мне. И напиши: хоть чуточку скучаешь? Целую тебя».
Март 1969 года: «Наташенька милая, родная Натуля! Я уже опустился до того, что беспрерывно плачу. У нас каникулы летом, я надеялся приехать – это как раз было бы замечательно: комната, твой последний студенческий отдых (я, между нами говоря, сюда дудки бы вернулся), но мне кажется, что нас не отпустят летом (опять разговоры о долге и сознании, а о том, можно ли ехать, – витиеватые фразы и…).
Я очень не хочу, чтобы ты на меня обижалась, понапрасну расстраивалась (черт его знает, как получилось, что Михневича отпустили на все четыре стороны, а меня…). Но иногда мне кажется, что это лучше. В то время у меня было такое настроение, что я, вернувшись в Москву, ни за что больше в Сингапур не поехал бы. И все испортил бы. Лучше было бы совсем не соглашаться на поездку. А потом, год выдержу – и хоть закалю свой характер. Не буду падать духом из-за каждой чепухи. Но это все так – мишура. Главное, чтобы ты меня не забывала и хоть немножко любила. Или просто скучала бы чуть-чуть.
Знаешь, никак не думал, что мое «признание» в том, что я знал об отъезде, и приезд Михневича будут так нелепо выглядеть. А теперь и самому очевидно – действительно, нелепо. Но ты постарайся поверить мне, очень прошу тебя. И напиши мне, что ты веришь, если это так.
Ну вот, не знаю, что же еще и как надо написать, чтобы ты могла поверить мне и в то, что я очень-очень люблю тебя и скучаю. Скоро уже год, как мы женаты. Из них я был с тобой 253 дня, с 16 марта по 23 ноября. В днях получается много, но все в прошлом, а сейчас мне предстоит 11 месяцев отслужить здесь, прежде чем я снова смогу увидеть тебя.
Китюля, милая, ну, напиши, скучаешь ли ты обо мне? У тебя все письма такие официальные и какие-то сухие. И потом в каждом из них столько досады, обиды. Я всегда, когда прочту от тебя письмо, очень расстраиваюсь, и мне становится очень и очень жалко тебя. Никто тебя не обижает? Может, что-нибудь не так? В отношении нашей комнаты или еще что-нибудь? Или это проклятая зима? Скорее бы у вас таял снег, появлялись листья на деревьях, и становилось совсем тепло. Мне в Москве больше всего нравятся июнь и сентябрь. Не знаю почему. Наверное, июнь из-за воздуха – он в июне особенный. А сентябрь – из-за того, что это начало учебного года и еще оттого, что падают листья.
Но здесь, перед сном, я чаще всего вспоминаю то лето в Сочи, когда ты была в санатории и мы купались вместе на пляже «Победа», ездили к нам, гуляли. Как все было хорошо! И я был такой хороший! А потом что-то во мне надломилось, и я стал совсем-совсем другим. И главное, в чем я изменился – я стал каким-то жадным и недоверчивым. Ну, все равно. Как здорово было той осенью. Я бывал счастлив, когда ты приходила на лекции и я сидел рядом. А часто ты не приходила, и я с нетерпением ждал следующего дня. А на следующий день опять как-то все не получалось.
Потом наступила зима. Помнишь, как ты мерзла на стоянке такси в своих тоненьких чулочках? И сейчас, наверное, опять мерзнешь? А я даже об этом не знаю.
Натуля, напиши, как у нас в комнате? Как все стоит? Что ты делаешь по вечерам? С кем дружишь? Совсем ты об этом ничего не пишешь. Я десятки раз в день пытаюсь представить, где ты в эту минуту, что делаешь, и воображаю себе, будто ты видишь меня, видишь, что я делаю. На самом деле ты ничего не видишь. Не могу представить себе по-настоящему, где ты. Приободри меня как-то, а то я совсем раскис. Так, пожалуй, и не дотяну до конца. Что ни день, то мучения и переживания. Сегодня взял и в середине дня ушел с работы. Сел на пирсе и просидел шесть часов подряд. Только затемно вернулся домой. Пораскидал вещи, ничего не хочется, все отвратительно и впереди сотни проклятых дней. Что за собачья жизнь?
…Если мы не будем обижаться друг на друга, а, наоборот, помогать, подбадривать друг друга, то разлука будет легче (а может, ты и рада, что я уехал?). А какая ты была хорошенькая, когда стояла в своей шубке на лестнице в аэропорту! У меня все это до сих пор перед глазами. Лапонька, целую тебя много-много раз. Твой Женя».
Женин дневник. 9 марта 1969 года: «Настроение неважнецкое. Как подумаю, сколько еще осталось быть в Сингапуре, плохо делается. 11 месяцев!!! Как все изменится дома – Натуля защитит диплом, будет работать, комнату отнимут… Что же, надо терпеть, может, так стану настоящим человеком».
Женин дневник. 10 марта 1969 года: «Настроение паршивое, как осточертела заграница! Вот бы домой! Боже мой, сколько же здесь еще находиться! Придет ли всему этому конец?! Через недельку будет почта. Что-то там напишут хорошего и плохого? Будет когда-нибудь хорошая почта? Или опять: либо нет от Наташеньки писем, либо такие, что…»
Женин дневник. 16 марта 1969 года: «Вот и год, как мы поженились. В честь этого великого события совершил пешую прогулку на север, до дамбы, соединяющей Сингапур с Малайзией. Вечером отужинал двумя блюдами, пивом и сигаретами».