Микеланджело
Шрифт:
Повзрослевший Вазари, успевший заявить о себе как о способном и ищущем художнике, дорожил дружбой с великим мастером и проявлял живой интерес к его новой работе. Показывая ему некоторые рисунки, Микеланджело с грустью заметил:
— В изгнанье мы в решеньях не вольны. Но исподволь в работу я втянулся.
Рассматривая разложенные на столе эскизы, Вазари не смог удержаться, чтобы не отметить:
— В рисунках ваших столько новизны, что мир бы обомлел и встрепенулся.
— Наш мир, Вазари, не пронять ничем, — с горькой усмешкой ответил Микеланджело. — Он жаждет одного — обогащенья.
С таким подавленным
— Чего-то нынче сникли вы совсем — Флоренция дождётся избавленья.
— Донато, друг мой, ждать невмоготу! Мне по ночам родной наш город снится. Как одолеть заветную черту и вырваться на волю из темницы?
Слова Джаннотти поддержал Вазари.
— Успех сопутствует вам столько лет, и всюду вы окружены почётом.
— Что мне почёт, когда свободы нет, а мы смирились и живём под гнётом? — из груди Микеланджело чуть не вырвался стон. — Ослепли все, не видя свой позор, и мой «Давид» глядит на нас с презреньем.
Он резко поднялся из-за стола, собрав разложенные на нём рисунки.
— Стыдливо от него отводим взор. Скорей умру, чем свыкнусь со смиреньем!
Молчавший доселе Дель Риччо, державшийся последнее время в тени, решил возразить мастеру.
— Упрёк ваш справедлив, но не во всём. Живём мы не без дела на чужбине, и вскоре прогремит отмщенья гром.
Послышались раскаты грома и сверкнула молния.
— Уже грохочет — лёгок на помине, — воскликнул Микеланджело. — Знать, час чревоугодия настал. Урбино, принимайся-ка за дело!
Урбино, откликнувшийся на зов, стал накрывать на стол.
— Ну наконец-то голод вас пронял! Жаркое чуть в печи не подгорело.
Все с готовностью стали рассаживаться за накрытый стол с яствами и напитками.
— Перед отъездом к вашим я зашёл, — сказал Вазари, принимаясь за еду. — Застал племянника — просил вам кланяться.
Разливая вино по бокалам, Урбино промолвил недовольно:
— Недавно сам был здесь и день провёл.
— Как был? — возмутился Микеланджело. — Вот за враньё тебе достанется!
— Я вру? Да как подумать вы могли! — не на шутку обиделся Урбино. — Он после Рождества сюда примчался, проведав, что в горячке вы слегли. Но в дом к вам не вошёл — чумы боялся. Поговорил со мной и был таков.
Микеланджело был поражён этой новостью. Ему было неловко перед товарищами за безобразный поступок племянника.
— Ах вот что! Наградил Господь семейкой и насажал на шею едоков. Как крохобор, трясусь я над копейкой и им последнее отдать готов…
Послышался громкий стук в ворота.
— Пойду узнаю, — сказал Урбино, — что за наважденье! Кого там на ночь глядя принесло?
Во дворе слышны были голоса:
— А, преподобный, прямо к нам с моленья?
— Попридержи язык, трепло!
На пороге появился сияющий дель Пьомбо.
— Привет, друзья! Но где аплодисменты? Не вижу радости, а повод есть, и с вас мне причитаются проценты за то, что я принёс благую весть. Сейчас скажу — переведу дыханье.
Он обвёл всех торжествующим взглядом.
— Пал Алессандро Медичи, тиран! Хоть поздний час, но в Риме ликованье, и лишь притих в унынье Ватикан. Ещё смердит в гробу злодей-ублюдок, а папа флорентийцам шлёт гонцов.
— От радости мутнеет мой рассудок! — воскликнул Микеланджело, еле сдерживая
себя. — Флоренция свободна от оков!— А кто, дель Пьомбо, не страшася риска, — спросил Джаннотти, — правителя Флоренции убил?
Чувствуя, как все с нетерпением ждали ответ, дель Пьомбо выдержал паузу, как заправский актер на подмостках, а затем выпалил:
— Да Лорензаччо, родственничек близкий, дражайшего кузена порешил. 78
— Но что там в кулуарах говорится? — в нетерпении спросил Вазари. — Скажите — вы ведь фаворит двора.
78
Зарезав Алессандро в январе 1537 года, его троюродный брат Лоренцо по прозвищу Лорензаччо, сбежал в Венецию, где опубликовал «Апологию», в которой оправдывалось политическое убийство. Вскоре он сам пал жертвой наёмного убийцы.
— Я голоден, как римская волчица, — сказал дель Пьомбо, — во рту росинки не было с утра. Милей попов Урбино мне. Негодник, а ну-ка шевелись и наливай!
— Побойся Бога, старый греховодник, — сказал, смеясь, Микеланджело. — Сутана на тебе — не забывай.
— Для возлиянья не помеха ряса, — весело отпарировал дель Пьомбо, подняв полный бокал. — Вот живопись мою не ценит клир.
— Он хорошо вас знает, лоботряса, — шутливо заметил Дель Риччо.
— Заполонили фарисеи мир, — с грустью сказал Микеланджело. — Что за беда, коль росписи в часовне им не по вкусу? Время нам судья.
— Вот кто Платону в рассужденьях ровня! — воскликнул обрадованно дель Пьомбо. — В рисунках, мастер, вновь нуждаюсь я.
— Ты заслужил их.
Дель Пьомбо поднялся с бокалом в руке:
— Выпьем за удачу, и будь благословен наш славный труд!
— Виват! — поддержал его Дель Риччо. — Поднимем тост за Лорензаччо — и в наши дни сыскался новый Брут!
Микеланджело метнул в его сторону гневный взгляд:
— О нет, друзья. Я выскажусь иначе. Пью за свободу, а она близка!
— Переиначивать — дурное свойство, — сказал с обидой Дель Риччо.
— Паук загрыз другого паука. Какое здесь, скажите мне, геройство?
Решив блеснуть своей начитанностью, Дель Риччо ответил с вызовом:
— Вот вам Боккаччо вещие слова: «Всегда угодна Богу жертва эта, когда летит с тирана голова».
Микеланджело тут же осадил зарвавшегося спорщика:
— Не надо передёргивать поэта и говорить такую ерунду! Напомню вам, что Брута за убийство великий Данте поместил в аду.
Вся компания закричала «браво» и ещё долго обсуждала ответ мастера на выпад обиженного друга. Крепко досталось тогда Дель Риччо за витийство и так некстати приведённый стих.
Послышались удары колокола. Урбино стал убирать со стола посуду, всем своим видом показывая гостям, что пора и честь знать.
— В соседней церкви полночь отзвонили, — напомнил он гостям. — Под ваши споры даже дождь утих.
— И впрямь, друзья! — воскликнул Вазари. — Про время мы забыли, а завтра ждёт нас день не из простых.
Микеланджело пошёл проводить друзей.
— Спасибо вам за доброе участье — иначе можно спятить от тоски.
— Не выходите — на дворе ненастье, — остановил его дель Пьомбо. — У нас плащи надёжны и крепки.