Милая маленькая игрушка

Уродливая ухмылка искажает его лицо, но он молчит, и тень воспоминания оживает в моем мозгу — воспоминания о другом заключенном, который издевался надо мной прямо перед своей смертью.

— Сколько вас еще? — Требую я.

— Убей меня, и ты никогда не узнаешь.

Засунув руку в карман, я достаю свой охотничий нож и резко открываю его.

— Торгуешь своей жизнью, а? — Я подношу нож к его единственному здоровому глазу. — Ну, я предлагаю тебе перестать пытаться быть умным и начать говорить, прежде чем я решу сделать твое лицо немного более симметричным.

Лоскутное одеяло из нормальной плоти Дмитрия заметно бледнеет.

— Подожди, я… пожалуйста… — умоляет он, его губы начинают дрожать.

— Я больше не буду ждать! — Реву я, прижимая нож к его нижнему веку и выдавливая крошечную каплю крови на поверхность, просто чтобы он понял, насколько я смертельно серьезен.

— Никого! Нас не осталось! — Кричит он, в его глазах ужас, и они закатываются в чистой панике.

— Где ты прятался? — Требую я, слегка отводя нож.

— Я-я-я яхта, — заикается он.

— А когда я отправлю своих людей проверить ее, найдут ли они кого-нибудь на борту? Отвечай честно. Здоровье твоего глаза зависит от этого, — предупреждаю я, поднимая кончик ножа, чтобы совместить его со зрачком.

— П-п-просто в-водитель.

Я киваю головой в сторону Влада, который берет с собой двух мужчин, когда они крадутся в ночь.

— П-п-пожалуйста, — заикается Дмитрий, и волна отвращения охватывает меня, когда я понимаю, что этот съежившийся кусок мусора тот, кто доставлял мне столько хлопот уже почти год. Как жалко.

Я отпускаю его рубашку, позволяя ему снова упасть в объятия Федора.

— Ты прав. Ты ответил на мои вопросы, так что я пока не трону тебя.

Облегчение заставляет младшего брата Петрова слабеть, и его колени подгибаются, когда я поворачиваюсь, чтобы подойти ближе к двери.

— П-пощади. Я о-обещаю, что больше не приду за тобой. Даю тебе слово, — умоляет Дмитрий.

Тьфу, меня переполняет презрение от мысли, что я столько раз позволял этому червю ускользать из моих пальцев. Я снова поворачиваюсь к нему лицом.

— Твое слово? — Я игриво кручу нож, притворяясь, что обдумываю предложение. — Ты держишь свое слово, Дмитрий?

— Да!

Я вижу, как на лице Федора разгорается конфликт. Он не доверится этому негодяю настолько, насколько это возможно. Но он знает, что лучше не спорить со мной. Особенно перед нашим кланом.

— Это приятно слышать, — задумчиво говорю я, снова приближаясь к нему. — Я ценю человека слова. Это значит, что он останется верен ему, независимо от обстоятельств, верно?

— Да. Да! Я никогда не предам тебя и не приду за тобой снова.

Глядя на свой клинок, я позволяю тусклому желтому верхнему освещению мерцать по его блестящей поверхности, как пламя.

— Я тоже человек слова. — Говорю я легкомысленно, и проблеск надежды загорается в здоровом глазу Дмитрия. — Напомни мне, Федор, что я обещал тебе, когда мне доставили голову Артема в картонной коробке? Ты помнишь?

Злая ухмылка расплывается на лице моего капитана, когда узнавание загорается в его глазах, и его руки крепче сжимают руки Дмитрия.

— Я думаю, господин, это было что-то вроде того, как вы сдираете кожу с виновных людей живьем и заставляете их пробовать собственные внутренности.

— А, да. Совершенно верно. — Жестокая улыбка расплывается на моем лице, когда я бросаю на Дмитрия смертельный взгляд. — Начнем?

35

УИТНИ

Я осторожно оптимистично настроена, что мне действительно удастся увидеть Илью в эти выходные, и что, возможно, просто возможно, он не избегал меня так намеренно. Он позвонил в пять тридцать утра в пятницу, когда я еще крепко спала и ответила на звонок как в тумане, чтобы сообщить мне, что конфликт, который в последнее время занимал у него так много времени, похоже, наконец-то разрешился. Он даже намекнул, что хочет поговорить со мной поподробнее о нашем контракте, и это дает мне немного надежды, что он, возможно, не захочет меня отпускать.

Остаток пятницы я была напряжена, мои мысли были где угодно, только не на текущей задаче, и на этот раз Тренту пришлось держать меня сосредоточенной, а не наоборот. Я не могу перестать думать о том, что может сказать Илья, что могу сказать я. Я постоянно колеблюсь между волнением и тревогой. И к тому времени, как наступает суббота, я почти не сомкнула глаз.

Я встаю до восхода солнца, даже без будильника, и знаю, что наше свидание начнется только сегодня вечером. Илья сказал, что заберет меня в четыре. Но из-за волнения я встаю и вылезаю из постели пораньше, и я завариваю себе кофе, слишком взволнованная, чтобы сидеть в кофейне и вести себя как нормальный человек. Вместо этого я включаю какой-то старый панк-рок и прихлебываю кофе, наблюдая, как солнце встает над озером Мичиган.

Это захватывающая дух золотисто-розовая симфония цвета, которая имитирует мои чувства от осознания того, что я действительно могу увидеть Илью сегодня. Это жалко… я жалкая… затронутая одним человеком. Но после моих разговоров с мамой и Аней я больше не могу скрывать от себя правду. Что бы Илья ни чувствовал ко мне, я без ума от него. Иногда я думаю, не схожу ли я буквально с ума от этого.

Когда я думаю о том, как может звучать наш разговор сегодня вечером, меня пронзает волна беспокойства. Мне нужно обсудить это с собой, рассмотреть все возможности, чтобы быть готовой. Я начинаю с хорошего, предлагая себе возможность чего-то, кроме катастрофического провала.

Если Илья хочет поговорить о контракте и о том, куда он движется, то что, если он захочет его возобновить или, может быть, продлить немного дольше? Волнение пульсирует в моих венах от этой возможности. Но действительно ли я этого хочу? Просто продление срока, чтобы посмотреть, не привлечет ли его внимание кто-то более интересный за это время? Нет, я не могу делать это бесконечно, и оттягивание неизбежного только усложнит задачу, когда придет время, и он решит меня отпустить.

Так что же тогда?

Предложу ли я попробовать настоящие отношения? Боже, он подумает, что я идиотка. Он сказал мне с самого начала, что не вступает в отношения. Он прямо сказал, что уже разрывал контракты с женщинами, когда они слишком привязывались. В этом и есть весь смысл наших сцен, в которых он играет Дома, а я его подчиненную — не допускать эмоций в физическое удовольствие. Нет, если я предложу ему попробовать настоящие отношения, сегодня он, скорее всего, бросит меня на задницу.

Но в последние несколько раз, когда мы были вместе, Илья не устраивал сцен. Это что-нибудь значит?