Милицейская сага

– И то, граф, умерьте свои порывы, - поддержал невесту Тальвинский.
– И приколы припрячь подальше. Прошло их время. Теперь подобные шуточки дорогого стоить будут.

– А чего? Я без дураков рванул бы.

– Куда?!
– взъярившийся Тальвинский ткнул его кулаком в грудь. И, лишь, когда Мороз поморщился, вспомнил о ране, извиняющеся потрепал по плечу и перешел на шепот.
– И, главное, к кому? Ельцин? Так его, можешь не сомневаться, первым арестовали, еще до того как нам с тобой эти рожи с экрана показали. И весь Верховный Совет или в Бутырках, или сидят пишут слезные покаяния.

– А если вдруг нет?

– А если нет, значит!.. Да просто не может быть, потому что не может быть никогда. Это ж очевидно, как ленинское - "почта, телеграф, телефон". Кстати, телевидение первым блокировали. Так что!..

– Вас понял: не суетись под клиентом и получай удовольствие. Как скажете, шеф.

И Виталий Мороз продолжил получать удовольствие. Единственно - сменил съемную тактику. Теперь он брал женщин на скорбь. С безысходным лицом подсаживался к разморенной отдыхающей и мрачно бросал в никуда:

– Вот ведь какие дела. Только-только глоток свободы вдохнули. И - нате вам: заполучили скандальчик!

После чего, устроившись бок о бок, принимался скорбеть.

– Слушай, ты в самом деле имеешь совесть?!
– Тальвинский глушил потрясение неснижаемыми дозами спиртного.

– Да. Но - при себе не ношу.

– Страну заново опустили. А ему - смехуечки!

– Есть конструктивные предложения, шеф?
– Мороз с некоторой надеждой присмотрелся к смешавшемуся Тальвинскому.
– Вот то-то и оно.

– А ведь Виталик прав. В самом деле, Андрей, что ты на себя вселенскую скорбь напустил?
– с неожиданной горячностью вмешалась отмалчивавшаяся до того Альбина, которую мрачное пьянство жениха начало "доставать".
– Что собственно произошло? И вам-то лично чем хуже, что вернется порядок? Или это не вы мечтали очистить страну от ворья? А теперь, когда нашлись люди, взявшие на себя мужество решить все за вас, вы уж и на попятный!

– Ты в самом деле так думаешь или потому что - папа?
– Андрей перехватил озадаченный взгляд Мороза.

– И поэтому тоже. Я только что была на почте. Звонила отцу.

– Помнится, вы с ним как будто три года как не разговариваете

– Бывают, Андрюшенька, дни, когда семейные дрязги должны отступать. Отец, кстати, очень бодр. Собрал обком. Направили в адрес ГКЧП приветственную телеграмму. Ждут с минуты на минуту ареста Ельцина. ( при последней фразе Мороз, до того, вроде, безучастный, встрепенулся). Его тронул моим звонком. Я сказала ему о тебе. О нас с тобой. Он считает, что ты обязан немедленно вернуться на работу, собрать сотрудников и сделать то же самое. Ты должен заявить свою позицию, Андрей. Сейчас это для тебя важно, как никогда. Лучшего случая стать для наших своим и не придумаешь

Андрей плеснул еще водки, усмешливо, через стакан, вгляделся в подозрительно притихшего в углу Мороза:

– Что же это все время получается, что я кому-то должен? Обойдемся без дешевых эффектов. Захочет твой папенька признать, так пусть признает таким как есть. Без поклонцев.

– Как знаешь, - с сухостью отреагировала Альбина.
– Ты куда собрался?

– Прогуляюсь.

Андрей шагал по поскрипывающему вечернему пирсу, к которому подгребали последние прогулочные лодки, отрешенный и от человеческих голосов, и от плеска остывающей реки. На краю присел, спустив ноги в вялую волну.

Снисходительная к нему судьба в очередной, и, наверное, последний раз протянула руку. Можно сказать, намекающе подмигнула. В стране произошел откат, и иллюзий относительно последующих событий он не испытывал. Сам был частицей тяжелой отлаженной системы, способной в одночачье подавить любую смуту, как грозовой ливень легко прибивает к асфальту резвящуюся на солнце пыль. Как-то мимоходом вспомнился Чекин, поспешивший соскочить с подножки.

Факт переворота есть факт, увы, свершившийся. И именно так и придется его принимать. А значит, жить по прежним правилам, по которым в ближайшее же время - в том он не сомневался - начнут выявлять, осуждать, одобрять. И в сущности Альбина права. В такой ситуации нет выбора: лучше быть с теми, кто бьет, чем среди избиваемых. "Или - все-таки есть?!" Андрей встрепенулся: тяжкие раздумья выплеснулись внезапным, самого его испугавшим решением.

Возле корпуса стояла белая администраторская "Волга" - директор собирался в город.

– До центра подбросите?

Андрей подбежал к крыльцу корпуса, на котором сидела Альбина с книгой в руках. Вот уж третий месяц она одолевала "Преступление и наказание". Мороза поблизости не было.

– Аля! Я срочно уезжаю в отдел.

– Решился-таки!
– Альбина поднялась поцеловать спешащего жениха.
– Вот и умница. А то я уж, признаться, бояться стала. Ты ж такой шебутной! - Решился! А что в самом деле?
– он повертел томик Достоевского.
– Тварь я дрожащая или все-таки - право имею?

– А как же Виталий? Найти?

– Не стоит. Сам разгребусь.

– Если что, не стесняйся, обращайся прямо к папе. Он поможет.

– Это теперь вряд ли, - непонятно хмыкнул Тальвинский.

Дверца захлопнулась. Машина споро взяла с места.

23.

– Товарищ подполковник! За время дежурства...
– Чесноков недоуменно вскочил.

– Где личный состав?

– Так... по плану. Недавно последние разошлись. Опергруппа на ужине.

Стало быть, чрезвычайное положение не объявлялось.

– А зам?

– С полчаса уехал.

– Срочно поднимайте отдел по тревоге!

– Так это?.. А зам ваш, он в курсе?.. В смысле - вы ж вроде как в отпуске.

– Ему я сам позвоню. Начинайте прозванивать цепочки. Засекаю время.

– Есть!
– жесткий тон и привычка повиноваться лишили Чеснокова выбора.

Переодетый в висевшую в шкафу форму, Андрей уселся за стол. Вслушиваясь в нарастающий в отдалении гул голосов, механически отставлял на подоконник какие-то статуэтки, блокнотики, - зам осваивался в начальственном кабинете всерьез и надолго.

Затем вытащил несколько чистых листов и принялся набрасывать текст, - ситуация выглядела слишком серьезной, чтоб полагаться на импровизацию.

Один за другим появлялись в кабинете начальники подразделений, недоуменно здоровались, рассаживались, шепотом делясь предположениями. Андрей скрытно присмотрелся: напряженно просчитывал ситуацию пунцовый, как всегда в конце дня, начальник розыска, нервно тасовал какие-то свои пожарные акты Малютин, мышонком посапывал вконец облезший начальник ОБХСС Марешко, накряжилась начальник паспортного стола ширококостная Зотова. В воздухе витали заторможенность и - страх. Страх особого свойства - боялись, что сейчас их подымут и бросят куда-нибудь на патрулирования или - хуже того - на разгон демонстраций. Правда, о демонстрациях протеста в городе никто пока не слыхивал.