Миллион в воздухе

– А я все думал, ты или не ты промелькнул мимо меня вчера на Елисейских Полях, – продолжал маркиз, с любопытством глядя на него. – Кстати, мне показалось или в автомобиле с тобой сидела мадам Корф?

Кристиан, конечно, не Мэй – он умел врать, но беда в том, что нескладно. Он мог, к примеру, сказать, что Амалия – троюродная племянница кузена его крестной матери или что он просто помогает ей устраивать благотворительный вечер в пользу погорельцев Гренландии, а вместо этого он начал какую-то глупейшую фразу, запнулся, покраснел и дал повод жаждущему сплетен де Монферье окончательно убедиться: что-то здесь нечисто.

– Уверяю тебя, тут нет ничего особенного, – уже сердито сказал Кристиан. – Она просто захотела купить автомобиль. Должен же кто-то его водить!

Маркиз задумчиво кивнул.

– Поразительная особа эта баронесса, – заметил он. – А как д’Авеналь относятся к тому, что ты состоишь при ней… верным пажом?

– При чем тут виконт д’Авеналь и его семья? – удивился Кристиан.

– О, прости! Ну мы-то полагали, что это дело решенное. – Кристиан, не понимая, смотрел на него. – Я имею в виду, ты и мадемуазель Иоланда… Ваши семьи давно дружат, а ей уже восемнадцать, самый подходящий возраст для… ну, ты сам понимаешь. Твоя мать недавно разговаривала с ее родителями, и они вроде бы не против, только твоя страсть к моторам их смущает, но виконт…

Кристиан сидел распрямившись, как натянутая струна, и не верил своим ушам. Итак, дорогие родители решили применить крайнее средство для того, чтобы заставить его образумиться? Женить его? На мадемуазель Иоланде, которую он знает с детства, которая вполне мила и он ничего против нее не имеет, но…

– Вы уже помолвлены? – спросил Гастон, горя от любопытства.

– Я только что приехал, – выдавил из себя Кристиан. – Когда бы я успел?..

– Ты можешь на меня положиться, – заверил его маркиз, – я никому не скажу, что видел тебя с госпожой баронессой. – О том, что он уже рассказал об этом двум дюжинам их общих знакомых, он благоразумно умолчал. – Лично мне Иоланда очень нравится. Думаю, вы будете прекрасной парой. А с госпожой Корф у тебя бы все равно ничего не вышло.

– Почему это? – уже мрачно спросил Кристиан.

– Ну, у меня же не вышло, – с обезоруживающей простотой признался Гастон. – Не смотри на меня так, я только слегка приволокнулся за ней, но она… – Он вздохнул. – Я же говорю – поразительная особа! Просто не пожелала меня знать. Ума не приложу, чем я ей не угодил. А ведь ее, знаешь ли, нельзя назвать… э… разборчивой. Я слышал, у нее был роман с игроком, да, с профессиональным игроком! И друзья у нее странные, по крайней мере, некоторые. Мне говорили…

И де Монферье, понизив голос, рассказал душераздирающие подробности о друзьях Амалии, которые все как один не дружили с законом и которых наверняка не пускали в приличные дома, в то время как она совершенно свободно принимала их у себя.

– По-моему, все это дурацкие сплетни, – холодно сказал Кристиан. – Я не встречал у нее дома ни одного человека, которому было бы неудобно пожать руку.

– Конечно, ты прав, – легко согласился маркиз. – Наверное, все дело в том, что для своего возраста она поразительно выглядит, вот люди и рады приписать ей хоть что-нибудь. Хотя в то же время нельзя сказать, что она следует светским условностям. Она не дает балы, редко ходит на званые вечера, почти не бывает в театре, зато ее портреты пишут лучшие живописцы. Все сейчас с ума сходят по Больдини [32] , платят ему сумасшедшие деньги, лишь бы он их написал. Только мадам Корф не искала его расположения, он сам захотел нарисовать ее портрет.

32

Знаменитый итальянский художник, большую часть жизни проработавший в Париже.

Кристиан не слишком разбирался в живописи, но про себя подумал, что на месте этого Больдини написал бы не один портрет Амалии, а несколько.

…И еще, по правде говоря, он был рад, что она отшила Гастона. Если бы она была благосклонна к этому ничтожеству, это сильно уронило бы ее во мнении Кристиана. При всей своей демократичности он отлично сознавал, что люди вовсе не равны, только для него неравенство заключалось в личных качествах, а не в социальном положении.

– Ты давно с ней знаком? – осведомился де Монферье, испытующе глядя на него.

– Скажи, Гастон, тебе не надоело? – прямо спросил граф.

– Ты о чем? – изумился тот.

– Тратить свою единственную и неповторимую жизнь на какую-то чепуху, – терпеливо пояснил Кристиан. – Чем ты занимаешься? Ходишь по гостиным, разносишь сплетни, выспрашиваешь у меня подробности о женщине, которую я едва знаю. Зачем это все, для чего, в чем смысл? Я не понимаю. Может быть, ты мне объяснишь?

– Ты сегодня в русском настроении, как я погляжу, – добродушно ответил Гастон, которого ничуть не обидели слова приятеля. – Смысл жизни, душа и прочие нелепости, над которыми ваши писатели так любят ломать голову. Какой, к примеру, смысл в автомобильных гонках, которыми ты так увлекаешься?

– Победить природу, – серьезно ответил Кристиан, – испытать собственный характер и, может быть, установить рекорд. Дойти, например, до скорости в сто километров в час. Пока невозможно, но как знать?

– А по-моему, все это глупости, – отозвался Гастон, поправляя бутоньерку. – Я не спорю, для тебя это, наверное, много значит, но для меня победить природу и прочее – всего лишь слова. И ты прости меня, но я не променяю все автомобили мира на лошадь, которая выиграет очередные скачки в Шантийи. Кстати, вот тебе пример торжества над природой ничуть не хуже твоего, потому что хорошо объездить лошадь – целое искусство.

У Кристиана не было никакого желания спорить – не потому, что он не был уверен в своей правоте, а потому, что вновь особенно остро ощутил, что разговаривает с человеком из другого мира. Какой смысл в том, чтобы пытаться его переубедить? Все равно они никогда не поймут друг друга.

«Бедняга, – подумал маркиз, когда Кристиан наконец попрощался с ним и удалился. – Вот еще один неплохой малый, который потерян для общества, а все потому, что изменил своему назначению. Зря он все-таки играет в равенство, это ему не к лицу. И как он может общаться с этими грубиянами, которые чинят моторы? Ясно же, что для общения куда больше подходят люди вроде герцогини Г. или великого князя В.». И он развернул карточку меню, весьма довольный собой.

Было воскресенье, и Кристиан шагал в толпе гуляющих, думая о том, прилично ли заглянуть к Жоржетте Бриоль снова и вернулась ли она, пока его не было. Однако рыжей дамы вновь не оказалось дома, и горничная не пожелала сообщить, где та находится. Вконец недовольный собой, Кристиан двинулся к особняку, в котором жила Амалия. Пару раз в толпе ему почудилось, что он видит впереди Жоржетту, но это оказывались другие женщины с рыжими волосами.

«В конце концов, – сказал он себе, – она может быть где угодно».

И он задумался о том, как поступить с Иоландой. Судя по всему, родители всерьез вознамерились его женить.

Пока Кристиан с приятелем обсуждали в кафе смысл жизни, Амалия приняла у себя дома посетителя, который, по ее расчетам, должен был явиться гораздо раньше. Имеется в виду комиссар Папийон.

Он рассыпался в любезностях, объявил, что госпожа баронесса хорошеет день ото дня и он сердечно рад ее видеть. Но, увы, сюда его привели неотложные дела.

– Полагаю, – заметила Амалия, – вас ко мне принес добрый ветер.