Миллионер
Шрифт:
Кажется, мое предположение о санатории оказалось верным. Именно здесь я и нахожусь. В этом окончательно убеждаюсь, когда меня заводят в комнаты номера: люберецкие ковры, мытищинская люстра, казенная мебель производства БССР (б), телевизор "Радуга", холодильник ЗИЛ, плотные ивановские шторы. Не квасные патриоты ли здесь временно проживают? А вот и они - сидят за столом, точно на собственных поминках.
Их двое, молодые, с рыхлыми плечами и со стандартными следовательскими бесцветными лицами. Один из них больше лысоватенький, а второй с рыжеватыми усиками. Увидав меня, переглядываются не без
– Что с тобой, Мукомольников?
– интересуется лысоватенький не без участия в голосе.
– Спал, - отвечаю я, - а на меня канделябр...
– и емким народным словцом объяснил падение предмета на весь мой неосторожный организм.
– Бо-о-ольшой канделябр, - покачивает головой усатенький.
– Как настроение?
– После подсвечника бодрое, - говорю.
– Пожрать бы?
– Проявляется мой хамский пролетарский характер.
– И выпить?
– Молодец, - хвалят.
– Почему уверен, что будем пить?
– Если не бьют, значит пьют.
Мои новые знакомые добродушно посмеиваются: малый-то не пропадет, сукин сын. И по телефону делают традиционный заказ: балычок, шашлычок и две бутылки водки. Со стороны кажется, что друзья решили отметить нечаянную встречу под соснами.
– Можешь, меня называть Юрием Петровичем, - представляется лысоватенький.
– А его Германом Петровичем, - указывает на усатенького.
– А звание какое?
– любопытствую.
– Хорошие люди, - улыбаются.
– Хорошее такое звание: хорошие люди.
– И я хороший?
– Ты лучше всех, - смеются.
– Тогда почему на меня шандал упал?
Мои собеседники вновь оптимистически смеются: дружище, не повезло, ты просто оказался не в том месте и не в то время. Под канделябром ты оказался, козлик молодой. Так выпьем же за то, чтобы подсвечники падали только на головы врагов наших!
А почему бы и не раздавить мерзавчика? За упокой души моих недругов, известных и неизвестных. Понимаю, что со мной играют контрастную игру: сначала натолкали пихтовых шишек полную пазуху, повредив ребра, а теперь проявляют уважение-с, сволочи.
Да и хер с ними, со всеми! Буду действовать, как в том анекдоте: чукчу арестовали за кражу золота. Следователь допрашивает, а другой чукча переводит. "Где спрятал золото?" - спрашивает следователь. "Он говорит, что не брал", - переводит переводчик. "Передай ему, что прикажу расстрелять, если не вернет". "Ментя говорит, не скажешь, где золото, стрелять, однако, тебя будет". "Кувшин с золотом под ярангой зарыл", - признается воришка. "Говорит, пусть стреляет, - перевел чукча-полиглот.
– Все равно ничего не скажу".
И мне, как чукче, нужно суметь выгодно использовать ситуацию. Главное, чтобы появился шанс. А он есть, это я чувствую всей своей поврежденной шкурой.
Известно, водка - лучшее народное средство от хандры. Классик в интеллигентном пенсне утверждал, что мы любим прошлое, ненавидим настоящее и боимся будущего. Но... выпил стакан - умилился прошлым, хватил второй уже восторгаешься настоящим, хлопнул третий - и счастливо улыбаешься будущему.
И я улыбался, стараясь не слишком задействовать для этого разбитые губы. Мое будущее рисовалось в
самых розовых, как женские панталоны, красках. Существующая проблема ценой в один миллион долларов казалась не такой уж неразрешимой. Как любит говорить мой друг детства Вася Сухой: разберемся.– Ребята, чего вам надо?
– решил перейти в наступление.
– Хотите сто баксюль, у меня тут заначка...
– и попытался даже извлечь из потайного кармашка плотный бумажный квадратик.
– Слава, обижаешь, - проговорил лысоватенький с укоризной.
– Мы с тобой по душам говорим, а ты?..
– Как звезда со звездой, - вмешался усатенький, - говорим, а ты?..
– А что я? Готов отдать все, - вывернул карманы, - что у меня есть.
– Мы согласные, - смеются Петровичи.
– Иди в нашу команду. Сейчас одиночки не нужны, Слава, - объясняют.
– Нужны команды.
– А по какому виду спорта?
– делаю вид, что не понимаю о чем речь.
– По самбо, - шутят.
Я не соглашаюсь и говорю, что, если идти в какую команду, то только по дзюдо, чтобы иметь черный пояс и бить морды не только руками и ногами, но и разить врага словом. Ие-е-ех!
А у тебя, друг, губа не дура, хохочут мои собеседники, выбирай: или с нами или против нас? А кто вы такие, задаю естественный вопрос, несмотря на мелкое опьянение.
– Мы - это мы, - отвечают неопределенно.
– Вместе будем делать бизнес.
– Бизнес? Какой бизнес?
Через минуту был трезв, как стул, на котором сидел и стол, за которым сидел. Нет счастья в мире: так было хорошо, и на тебе - все заканчивается банально, точно в дешевеньком, как вино, детективном кино.
Конечно, я прекрасно понимал, что за просто так не колотят разум возмущенный прикладами, равно как и не угощают на дармовщину шашлыками из сладкого, вах, барашка и несладкой, ох, водочкой.
Понимать-то понимал, однако, когда услышал предложение своих новых друзей... Впрочем, удивило не само предложение, а абсолютное знание дела. Подозрительная парочка знала почти все о нашей славной троице.
– Какой Ш-ш-шепотинник?
– пытался валять дурака.
– Не знаю такого?
– Знаешь, Слава, - говорили мне и терпеливо объясняли, что я отлично знаю своего друга детства и аутиста по совместительству.
– Миллион вы сделали красиво, - признались.
– Он ваш, а дальше работаем вместе.
– А зачем, - удивлялся я, - вместе? Нам и без вас хорошо, ребята.
– А нам без вас плохо, ребята, - скалились.
– Обижать вас не будем: тридцать три процента от сумм.
– Тридцать три?!
– А что?
– не поняли моих чувств.
– Хорошая цифра.
– Тридцать три уже предлагали, - ляпнул.
– Кто?
– Господин Брувер, - догадался ответить на чистом глазу. Исполнительный директор биржи, - и посчитал сообщить, что он уже почил в бозе.
Мое сообщение о кончине Исаака Исааковича не произвело должного впечатление на Петровичей, они только мельком переглянулись и принялись вновь за свою пустую агитацию. Я отнекивался, не понимая лишь одного: откуда им известно об аутисте? О феномене Илюши знали только избранные, выразимся так, судьбой. На кого грешить, скажите, пожалуйста?