Миллионер

– Откуда знаешь Крутоверцера?
– начинаю наступление.

– Какая разница, - бьет меня по руке.
– Противный какой. А ведь будешь, как сыр в масле.

– Бесплатного сыра не бывает, - огрызаюсь.

– Прекрати. Все хорошо: бомбу уже обезвредили, твои раны заживут, и начнем работу.

– Я дал согласие?

– Слава, - укоризненно смотрит, как кукла, которую не хотят покупать.
– Если есть самая крышастая "крыша", то она к нашим услугам. Пользуйся.

– За тридцать три процента, - горько усмехаюсь.

– Почему? Сорок девять.

– А пятьдесят один кому? Им, - мотаю головой в сторону кладбищенских ворот, где рассасывается опухоль скорбной толпы.

– Им? Что? Делится надо, как завещал товарищ Лифчик?

– Да!

– А вот не понимаю, - продолжаю вредничать, - зачем им наши миллионы? Мало нефти, газа, золотых и алмазных приисков, леса...

– Дело в принципе, - получаю ответ.
– В государстве все должно находиться под контролем.

– Государство берет меня под контроль?

– Ну и что?
– всплескивает руками.
– Тебе, какая разница? Радуйся, что ты кому-то нужен.

– А как можно взять под контроль сумасшедшего?

– ?!

– Я говорю об Илье.

– А что он?
– Передергивает плечиками.
– Ему тем более все равно.

– Ты мне не нравишься, - признаюсь, - своим практицизмом.

– А как женщина, - кокетничает, - нравлюсь?

Я нервничаю и напоминаю, что у неё горе, а она ведет себя вызывающе странно.

– Жизнь продолжается, - берет за руку.
– Поехали.

– Куда?

– К нашему этому... феномену.

Я не знал, что делать: то ли смеяться, то ли плакать? Разительные перемены с той, которая казалась самим совершенством. Черт знает, что происходит! Остается смеяться сквозь слезы и прощаться с иллюзиями.

– Прости, - говорю.
– Во-первых, вообще не знаю, где он, а во-вторых, эксплуатировать его ради наживы...

– Кто бы говорил, - фыркает.
– Сам его в хвост и гриву...

– Это была игра.

– Играй дальше, - топает ногой.
– Кто мешает?

– Да, вы все, - отвечаю в сердцах, и развиваю мысль о том, что, когда у кого-то получается фарт, то сразу появляются ядовитые мухи, готовые искусать до крови везуна.

– Что? Я - муха?
– искренне оскорбляется Мая.
– А ты!.. Ты навозная куча! Ты - ничто! Ты - пустое место!
– И неожиданно заливается слезами. Ты... ты... Я хочу, как лучше... а ты...

Самое страшное для меня - женские слезы. С гневными стервами одно удовольствие говорить. Они орут - и тебе приятно, они визжат, а тебе ещё приятнее, они брызжут слюной, а тебе все в легкий кайф, они...

Короче, со скандалистками можно просто сладить: или дать хорошего пинка, или поставить в позу № 1267 по Каме-Сутре и... и понятно, что сделать.

А вот как быть с плачущей наядой? Черт его знает! То ли утешать, то ли слез не замечать, то ли делать вид, что глубоко раскаиваешься, что ты вот такой сякой?

– Я правду говорю, - вздыхаю.
– Где искать аутиста даже не знаю. Телефон Васьк`а не отвечает?

– Они тебя бросили?
– всхлипывает.
– П-п-почему?

Я не соглашаюсь, что значит бросили? Обстановка-то, какая: трупы валятся со всех сторон, ментовка звереет вовсю: факты, как говорится, на лице, бомбы в сумках, и прочее.

А господин Сухой поступает правильно, уйдя в подполье: надо переждать кризисный этап и не рисковать бесценным аутистом.

Мои разумные речи действовали на Маю, как наркотический "винт" на хумарика, то бишь любителя улетать за грамм дряни в волшебные кислотные антимиры. Девушка пошмыгала носиком и успокоилась, доверчиво вопросив:

– Ты поищешь их?

– Конечно, - обнял за плечи.
– Куда я без них?

– Нужна помощь?

– В каком смысле?

Получив ответ, задумался: собственно, с кем имею дело: то ли с простушкой-пастушкой, то ли с плутоватой продувной Мата Хари. Что ей от меня надо на самом деле? Не был ли мой последний сон, повторю, вещим? Почему идет такая активная обработка моей скромной персоны? Цель - аутист? А что после?

– Ты меня пугаешь, - признался я.
– Зачем нам ещё какой-то "охотник на людей"?

– Мне его рекомендовали, - мило улыбнулась.
– Он профессионал.

– И что?

– Мы должны найти первыми, - строго объяснила.
– Ты ведь не хочешь, чтобы нас опередили?

Я только развел руками от таких умненьких-разумненьких речей. Черт возьми, такое впечатление, что нашу тушинскую троицу обложили со всех сторон. Что происходит?

Владея дьявольским миллионом, (будем считать, что владею) я не только не обрел долгожданной свободы, а вязну все больше и больше в опасной для жизни интрижке, как в чане с растопленной смолой.

Да, делать нечего - надо музицировать по чужим нотам пока общая картинка не прояснится до чистоты слезы ребенка. Как там, у великого Федора Михайловича о слезе младенца: если в фундаменте здания всеобщего мирового счастье заложена хоть одна слезинка ребенка, то такое здание человечеству не нужно. М-да! Слезы мы уже имели - вопрос: не крокодиловы ли?

Я внимательно смотрю на Маю - проникнуть бы в её мысли, скрытые за слегка напудренным лобиком? Каким образом? Напоить водочкой и затащить в койку? Может, во время феерического оргазма она признается во всех грехах.

Фи-фи, Слава, сидишь на старом могильнике и о чем мечтаешь, негодник? А что делать?

– Может, помянем Исаака Исааковича?
– осторожно предлагаю.

Рабоче-крестьянское предложение не проходит - Мае нужно торопиться на семейные поминки. Не приглашает туда по причинам понятным, однако выражает надежду, что и у нас скоро появится более веселый повод поднять рюмки.

И мы бредем на выход из мира теней в мир реальных проблем. Я ощущаю некий дискомфорт, хотя душой закален, а тут некий в ней неприятный осадок, точно сода в стакане теплой воды для полоскания поврежденных десен. Пытаясь перебороть дурное настроение, вновь опускаюсь на корточки и заглядываю под днище спортивного лимузина.

– Бомба, - шучу.

– Не смешно, - открывает дверцу.
– Тебе куда?
– щурится от солнца, и оттого кажется постаревшей.

Я смотрю на неё снизу вверх и вижу, что тлен уже лежит на её молодом и прекрасном лице. Тлен разложения?

Потом отвечаю на её вопрос: подземка рядом, пройдусь, подумаю, главное, было бы над чем? И думать нечего, произносит ультимативным тоном, садясь в машину, и советует все-таки позвонить "охотнику на людей", то бишь мenhantеr, если выражаться языком великого Шекспира.