Мир для Мирры

И вдруг сильная рука обхватывает мою талию, почти буксируя меня за собой. Выныривая на поверхность, я вижу перед собой лицо Дема- он зол, очень зол. Судорожно вдыхая такой драгоценный, долгожданный воздух, я оглядываюсь вокруг- моя нестостоявшаяся спасённая лежит у бортика. Бледная, но живая

Гости, недовольно ворча, расходятся по столам. Распорядитель праздника даёт сигнал о его окончании. Одна из гостей в шутку зовёт девушку, что раньше была ее игроком на ринге, угощая кусочком воздушного торта. Девушка, давясь, почти проглатывает кусок, жадно слизывая крем с пальцев. Гости хохочут. Вдруг ещё один гость, полноватый мужчина, подзывает к себе двух девушек, угощая их кусками жареного мяса. Он наигранно удивляется их дикому аппетиту, делая вид, что одна из них едва не откусила ему пальцы. Всем смешно. Гости начинают наперебой звать девушкек, кормя их. Самые благоразумные отступают назад, чтобы не стоять между голодными рабынями и едой. Кто-то из толпы гостей кричит:" Да ешьте всё! Вперёд!". И девушки, обезумев, набрасываются на столы, где стоит еда- давясь и вырывая друг у друга еду из рук, они насыщают свои многострадальные желудки. Доведенные до положения животных, они облизывают тарелки, едят с земли, развлекая оставшихся гостей. Кого-то уже тошнит- желудки, не привыкшие к такому количеству пищи, не выдерживают. Девушки оставляют содержимое своих желудков на земле, едва успевая отползти от разрушенных столов. Некоторые из них отдышавшись, вновь ползут к столам, чтобы вновь пытаться жадно впихнуть в себя перемешавшиеся между собой почти в кашу блюда.

Все напульсники сняты, лёжа вместе с пультами зловещей черной горсткой на одном из столов.

Дем, обхватывая меня за талию, ведёт меня к особняку. Все косятся на нас- его прикосновение похоже на нежность, так бережно он со мной обращается. Но я-то знаю- это нежность капризного ребенка, что получил новую игрушку . Надоест- и он ее сломает в один миг....

20. Демир

Идиотка!

Мне хочется задушить ее в своих объятиях. Бледная, борющаяся с усталостью, смотрит на меня маленьким испуганным волчонком. Резким движением я накидываю на нее простыню, и меня бросает в жар, видя, как та облепила мокрые изгибы этой девки , моего личного сумасшествия.

Она вся дрожит, и я тут же бросаюсь искать пульт, чтобы увеличить тепло в комнате. Ну и попутно уверяю себя- я делаю это лишь для того, чтобы моя игрушка не умерла раньше времени от пневмонии. Мне просто пока ещё не приелись искренние эмоции на её лице, её глаза ещё не потухли, не приобрели то безучастное ко всему выражение, которым пропитаны взгляды других девушек.

Она по- детски обхватывает колени руками. И вдруг тихим голосом спрашивает:

– Зачем вам все это?

От неожиданности я даже не успеваю сделать вид, что не понял вопроса. Осмелилась говорить, значит? Спрашивать? Хотя бы в этом похожа на остальных- те тоже считали, что смогли стать для меня особенными. Обрели статус подстилки, дающий хотя бы отдаленно напоминающие человеческие права. Вот только здесь нет ни прав, ни обязанностей, закон здесь - моё слово. Моя прихоть здесь значит больше, чем жизнь любого в " Раю". " Почти любого ..."- услужливо напоминает внутренний голос так некстати. Я злюсь:

– Просто потому что я так хочу, ясно? И не смей никогда говорить со мной, пока я не разрешу!- сжимаю руки, чтобы не броситься к ней и не стереть это обиженное выражение с ее лица поцелуями. Заноза в сердце, а не девка!

– А я скажу- вам просто скучно. Вы все имеете столько возможностей заняться делом, помочь другим- на земле прямо сейчас люди умирают от голода, дети гибнут...а вам...вам лучше скучать и тратить свои деньги на свои прихоти, больные вы уроды!- скидывая одеяло, она словно валькирия встаёт передо мной. Когда она волнуется, переходит то на " ты" , то на " вы". Смешная.

Значит, я- больной урод? Ну, что же, малышка, за слова нужно отвечать:

– Охрана!- она вздрагивает от моего крика.

Двое рослых ребят с автоматами бегают вне комнат, ожидая моего приказа:

– Вы сегодня славно потрудились, можете сегодня взять девочек на всю ночь. И особо не церемоньтесь- если кто не переживет ночь, значит, куплю новую. Мы, больные уроды, не жалеем никого!

С тайным удовлетворением вижу, как ужас разливается в синих как море глазах Мирры. Она бросается передо мной на колени, обнимая мои ноги:

– Прошу. Прошу, пожалуйста!- она плачет, низко склонив голову, и держит так крепко, словно боится, что я могу испариться, ускользнуть меж ее тонких пальцев.

Глупая идиотка! Ненавижу! В этом мире нельзя быть такой. Нельзя не думать о себе! Ставить жизни других выше своей! Неоправданная доброта только все испортит! Кляну ее на все лады в голове, но вслух произношу:

– Что ты готова сделать, чтобы я передумал?

Вновь одни и те же вопросы. Она покорно опускает голову, с ее нежных губ срывается лёгкое, еле слышное " всё".

Мой чертов озабоченный мозг сразу рисует во всех красках, что я мог бы с ней сделать. Но нет...

Разозлившись больше на самого себя, в гневе отталкиваю ее:

– С чего ты взяла, что ты- особенная?! Что я буду что-то выменивать у тебя? Ты- мое имущество! Такая же игрушка для секса, как и все другие шлюшки, тебе ясно? Я прикажу- и ты раздвинешь ноги!
– больно хлещу ее словами под одобрительные хмыкания охранников. Те поедают взглядами ее открывшиеся груди.

– Пошли вон!- рявкаю я. И, не зная зачем, добавляю, мновенно стирая ухмылки с их лиц- Девок не трогать! Узнаю, что хоть кто-то нарушил запрет- убью сам!

Сажусь в кресло напротив полулежащей на полу Мирры, пытаясь успокоиться. Прикрываю глаза, выравнивая дыхание. Странная. Глупая девка, не понимающая всей опасности своего положения.

– Что мне с тобой делать...- вырывается у меня невольно, когда вновь открываю глаза и ловлю её на удивление задумчивый взгляд, в котором не осталось ни капли страха.

И вдруг она встаёт, приближаясь ко мне, и обнимает. Целуя мой шрам, мое лицо, она гладит мои волосы. Так делала только мама...Я вновь все вспоминаю, и меня трясет от накатившей злости- эта стерва пытается лишь задобрить меня. Думает, что подобрала ключик своей добротой! Что отличается от всех лишь тем, что не так уж и боится меня. И добить, стерва, решила лаской. Закрепить, так сказать, результат. Не на того напала:

– Встань и позови Лидию и Дайну, быстро!

Я , стараясь не смотреть ей в глаза, освобождаюсь от такого желанного плена ее объятий, и добавляю:

– И сама вернись, ясно?

Она кивает, тихо выходя из комнаты. Её спина ссутулилась, острые кончики лопаток выпирают так, словно на своих плечах она несёт всю тяжесть этого проклятого мира. Я чувствую себя последней сволочью, ведь даже закрывая глаза, всё равно вижу этот её печальный образ. Вытравить его из мыслей- всё рано что выжечь душу пламенем. Кажется, она отпечаталась на коже век изнутри, въелась в сердце точно червь, что теперь точит его, причиняя невыносимые муки.

21. Мирра

"Сквозь тернии - к звёздам, сквозь боль- к небесам.

Пока все не поздно, ты выбери сам.".

Я сама не знаю, почему обняла Демира...будто почувствовала его боль, заточенную в глубокой башне из ненависти и злобы. Он словно создал стену между собой и миром, прикрываясь своей жестокостью как щитом. Раня всех вокруг первым. В минуты, когда его голова лежала на моем плече, он казался маленьким мальчиком, озлобленным на весь мир, несчастным глубоко внутри. Казалось, что боль внутри него настолько огромна, что вырвись она на свободу, многие бы в ужасе ахнули, не поверив, что человек смог держать в себе столько.

Нет, я не обольщаюсь, я понимаю, что он- чудовище. Животное без души. Даже сравнение с животным оскорбляет последних. Этот человек- он как огромная темная бездна. Страшит, но притягивает, манит заглянуть внутрь. А внутри....Внутри- лишь пустота. И не стоит пытаться искать нечто большее, не стоит придумывать себе иной образ, образ раненого и обиженного на весь мир мальчишки, запертого в разуме этого мужчины. Нет, жестокость и насилие приносят ему удовольствие. Вот и всё объяснение его поступкам.