Мир Гаора

– Помню, - кивнул Гаор, обрадованный, что так просто и хорошо объяснился тот обряд.
– А почему я младший?

– А тебе сколько? Ну, по летам.

– Двадцать шесть, нет, чёрт, двадцать семь уже.

– Ну вот, а мне тридцать два. И, - Старший усмехнулся, - по рабской жизни я старше.

– Понятно. Значит, я тебе братейка, - Гаор старательно выговорил новое, но сразу ставшее близким слово, - а ты мне?

– Братан.

– Братан, - повторил Гаор, словно пробуя слово на вкус.
– Так и звать тебя?

– Зачем? Энто уж наше, - Старший улыбнулся, блеснув из-под усов зубами, - семейственное. Понял, Рыжий?

– Понял, - засмеялся в ответ Гаор, - как ни крути, а ты Старший.

Старший довольно захохотал.

За разговором они дошли до своего корпуса. В полутёмном - лампы горели в полнакала и через одну - верхнем тамбуре-холле Старший провёл его мимо закрытой двери верхней надзирательской, мимоходом указав неопасливым шёпотом.

– Тута "ящик", ну где держали тебя.

Гаор кивнул.

Свернули в такой же полутёмный коридор с рядом дверей. Одна полуоткрыта.

– Сюда клади.

Грабли, лопаты, вёдра, ещё что-то... Понятно. Света в кладовке не было, и её глубина тонула в темноте, не позволяя разглядеть всё хранившееся там. Они поставили грабли у двери, рядом с пучком штыковых лопат, и Старший захлопнул дверь, громко щёлкнув автоматическим замком.

– У тебя есть ключ?
– не выдержал Гаор.

– Цыть, дурак, - шёпотом рявкнул Старший, - кто ж мне даст?
– и озорно подмигнул, - у меня Мастак есть. Айда вниз, пока суки не затявкали.

Они быстро пересекли холл, уже не таясь, спустились вниз и мимо закрытой надзирательской вошли в тихий коридор. Из кухни выглянула Маманя.

– Ну?

– Баранки гну, бубликом завиваю, - весело ответил Старший, - слепой видал, немой рассказал, а глухой услышал. Всё сделали.

– И ладноть, - улыбнулась Маманя, - идите мойтесь, а то вона, аж чёрные оба. Головами, что ли ча, землю рыхлили.

Гаор шутливо козырнул ей, щёлкнув босыми пятками, а Старший коротко и довольно рассмеялся.

Спальня оказалась полупустой, свет горел по-дневному. Кто-то спал, кто-то просто лежал, отдыхая. Мастак на своей койке опять что-то сосредоточенно мастерил. Ворон спал, лёжа на животе и спрятав голову под подушку. Гаора и Старшего никто ни о чём не спросил и вроде даже не заметили, как они проходили к своим койкам, раздевались и шли в душевую.

Отмыть волосы от набившейся в них мягкой, смешанной с торфом земли, оказалось нелегко.

– Ты гребень возьми, - посоветовал обмывавшийся под соседним рожком Старший, - и вычеши по-мокрому.

Старший ещё ни разу ему плохого не посоветовал, и Гаор, как был, голый и мокрый, пошёл за гребнем. Народу в спальне прибавилось, голоса стали громче: завтрак скоро, животы уж подводит. Гаора встретили и проводили хохотом и подначками, что дескать, паря жратву не промой, и с чего это ты Рыжий чубарым стал?

– Каким-каким?
– притормозил уже у двери в душевую Гаор.

– А пёстрым!

– Прядь рыжая, а прядь чёрная!

– Понятно, - кивнул Гаор, ныряя в душевую.

С гребнем дело пошло быстрее, и голову он отмыл, но выломал у гребня часть зубьев. Придется новый у Мастака покупать. И попросить сделать ему зубья потолще, что ли? Да, а что это Старший Мамане отвечал, когда они пришли?

Слова оказались не запретными, а само присловье про слепого, немого и глухого Гаору понравилось. Вымыться они как раз к завтраку успели, а впереди ещё целый день солнца и простора. О ночных событиях впрямую не говорили, хотя шуток и подначек с намёками хватало. Но незнающий бы всё равно не понял.

Стоя у окна, Гархем оглядывал двор, куда с весёлым гомоном вываливалась толпа рабов, надзирателя с автоматом, благодушествовавшего на своем стуле у входа, начальника дневной смены, разводившего по местам дневную охрану внешнего периметра. Подумать только, как мало надо, чтобы ночь летнего солнцеворота прошла спокойно! Три грузовика торфяной смеси, а газон всё равно надо делать для благоустройства территории, угощение для охраны, вместо праздничной премии, вернее, её выдали в несколько уменьшенном размере, и для рабов - свободный выход на двор. Полковник прав: надо учитывать физиологию. И если летнее полнолуние вызывает у дикарей приступ массового сексуального помешательства, то надо устроить им такие условия, чтобы свести убытки к минимуму. Очень удачно, что это совпадает с официальным праздником и послабления не нарушают обязательных норм содержания. А газон - полковник опять прав - засеять стадионной смесью, и пусть они себе на нём топчутся и валяются. Газон - Гархем улыбнулся - многоразового использования, что, безусловно, экономичнее.

Прозвучал звонок, и Гархем отошёл от окна к изголовью аккуратно по-армейски застеленной кровати, где на маленьком столике стоял телефон.

Звонил, как и ожидалось, Сторрам. Выслушав краткий отчёт, что всё в порядке, никаких инцидентов не было, все - Гархем иногда позволял себе шутить - довольны, Сторрам поблагодарил его, поздравил с праздником и предложил съездить куда-нибудь развеяться и отдохнуть. Гархем понимал, что это простая формула вежливости, что Сторрам отлично знает: никуда он с комплекса, кроме как по действительно важным делам, не выезжает, - но поблагодарил и сказал, что подумает над столь заманчивым предложением. Обычная, ставшая у них уже ритуальной, праздничная шутка.

Гархем снова подошёл к окну и, проверяя себя, оглядел основной двор и близлежащие закоулки. Да, всё как обычно - детские игры, всё-таки дикари замедленны в развитии. Неугомонный Рыжий опять крутится на своем самодельном турнике, а рядом глазеют несколько парней, вполне допустимо, здоровее будут, накачают мускулатуру, подорожают для торгов, тоже удачно. Можно отдохнуть.

Он перевёл сигнализацию на автоматический режим, чтобы при необходимости его могли вызвать с любого поста, быстро разделся, разобрал постель и лёг, приказав себе проснуться через четыре периода.

Обычно - Гаор это хорошо помнил - на день летнего солнцеворота - День Торжества Небесного Огня-Солнца - большой парад, торжественное богослужение в главном Храме, после которого увольнительная с необыкновенным сроком: до темноты. Но сегодня ему об этом даже вспоминать не хотелось. Предчувствие радости не обмануло его, он теперь действительно "свой", нашенский, полностью, весь, без остатка. Матери набольшие приняли его, и тело налито удивительной, неиспытанной им никогда раньше силой, никогда ему не было так хорошо. И Киса отпустила его, он понял, ощутил, что не в обиде на него его сестрёнка, что он сделал всё, что положено старшему брату -братану, а что не получилось, так его вины в этом нет.