Мир Гаора
Шрифт:
– И тебе мир, Рыжий, с приездом тебя, - обрадовано ответила Красава.
– Иди, раздевайся, покормлю хоть чем с дороги, потом уж помоешься.
– Вот уж нет, - вошла в кухню Нянька.
– Рыжий, в посёлках ночевал?
– А где ж ещё?
– улыбнулся, зная продолжение, Гаор.
– Может, и набрался, Старшая Мать.
– Ну, так бельё на прожарку кидай. Как вымоешься, так и поешь. Не помрёшь с голодухи!
Гаор шутливо козырнул ей, щёлкнув каблуками, и пошёл в свою повалушу за чистым бельём и душевым узелком, который отличался от банного отсутствием веника. Телягу и каскетку на гвозди
В дверь всунулась голова Лутошки.
– С приездом, Рыжий, фургон мыть завтрева будем?
Гаор кивнул, и Лутошка, радостно ухмыльнувшись, исчез.
Душ в усадьбе маленький: два рожка у одной стены, скамейка для мытья в шайках напротив и настенный кран для шаек в торцовой стене. На двадцать человек, конечно, тесновато, но большинство предпочитало баню, так что толкотни в душе никогда не было. Правда, и определённого времени для мужчин и женщин тоже, и Гаор ещё в начале своей жизни "в капитановой усадьбе" влетел как-то в душевую, не поглядев, чьё белье на скамеечке у входа. А там как раз мылись Белёна с Милушей. И его тут же в четыре руки под двухголосый дружный визг выкинули обратно.
– Девки, - взмолился он под дверью, - пустите, вы ж в шайках, а я под душ встану, честное слово, смотреть не буду.
– Вот и дурак, - сказала ему прибежавшая на визг Большуха, - прикройся и подожди, коли ума нет.
В чем он дурак: в том, что полез не глядя, или что обещал не смотреть, - Большуха уточнять не стала, но потом его долго этим дразнили и подначивали.
Но сегодня скамейка пуста, и Гаор, спокойно положив на нее чистое бельё и чуньки, разделся, сбросил рубашку в "грязное", а бельё "на прожарку", штаны оставил на скамейке и, щёлкнув выключателем, вошёл в душевую. Конечно, баня хороша, но и горячий душ с дороги тоже оченно хорош. Да ещё посидеть в шайке поплескаться, и снова под душ. А если б ещё кто пришёл спину потереть, то лучше б и не было. Но все ещё в работе, это его уже отпустили на отдых. И он не спеша со вкусом вымылся, растёр себя мочалкой везде, где смог дотянуться, дважды, до скрипучих волос, вымыл голову, а то и впрямь, если вдруг что подцепил.
Мылся он долго и вышел чистый до хруста и умиротворённый, будто с грязью и засохшим на теле потом смыл и усталость. Так же не спеша и тщательно вытерся, оделся в чистое и пошёл к себе. В повалуше развесил полотенце и мочалку на приспособленной им для этого в углу жёрдочке, расчесал ещё влажные волосы, усы и бороду, проверив пальцами, не пора ли усы ровнять, достал и надел чистую рубашку. На лежавшие на тумбочке газеты он старался не смотреть. Было уже с ним, взял и зачитался. Его на ужин пришли звать, а он посланца так обложил, что самому потом неловко было. Нет, газеты на вечер, когда все по повалушам разойдутся, тогда ляжет и почитает. А пока...
В повалушу всунулась Малуша.
– Рыжий, а учиться будем? Меня матка отпустила уже.
– Давай, - кивнул Гаор, - заходи и показывай, что получилось.
Малуша вошла и гордо вывалила прямо на его постель свое рукоделье: браслетик, колечко и шпильку с цветочком. Гаор придирчиво осмотрел и кивнул: всё чисто, концы убраны, витки и лепестки ровные.
– Хорошо. Всё правильно.
Малуша просияла счастливой
широченной улыбкой.– Рыжий, а теперь что будем плести?
– Придумаем, - рассмеялся он.
В посёлках женщины тоже, в основном, прятали волосы под платки, укладывая их узлом на макушке или затылке, но чаще заплетая в косы и тоже укладывая на голове, но он видел, как девчонки и девки, кто помоложе, заплетают волосы в косу, но не на макушке, как девочки-дуггурки, а на затылке, чтоб спускалась на спину, а спереди на голову надевают широкую ленту. А если вместо ленты ободок, то... то интересно должно получиться.
Малуша забрала своё рукоделие и убежала хвастать, что Рыжий её похвалил. А Трёпка не пришла, значит, не сделала, придётся за ухо подёргать, чтоб знала: на раз сказано, а на два по шее.
Гаор выдвинул из-под нар второй сундучок, поменьше, с задельем, открыл и стал просматривать: чего и сколько у него есть, и что он сегодня под курево и трёп будет делать. А если... а посмотрим, и он отложил почти законченный мечик. А не приглянется мужикам, ну, так он себе его оставит, будет в бардачке возить. На телё все-таки опасно, прощупают при обыске, мало не покажется.
В дверь заглянул Тумак.
– С приездом, Рыжий, чего лопать не идешь?
– Как не иду?
– засмеялся Гаор, вставая.
– Аж бегом бегу.
На кухне весёлая толкотня у рукомойника и шум голосов.
– Как съездил, Рыжий?
– В порядке. Как вы тут?
– Живём, хлеб жуём.
– Спасибо матерям-владычицам...
– ...и нашим кормилицам.
– Старшая Мать, а Рыжему с дороги да устатку и стакашу бы можно.
– Ну, и нам заодно.
– Я вот вицы всем вам сейчас отмерю!
– Старшая Мать, так холодно.
– Ага, замёрзли мы.
– Ну, по стопарику бы хоть.
– Работать надо, лемзяи, тады и не замёрзнете.
Что до новогодья ни стакаши, ни стопарика у Старшей Матери не выпросишь и не вымолишь, все знали, но отчего ж не попробовать. А вдруг отломится, это раз, и для общего смеха, это два. И Гаор с удовольствием участвовал в этих регулярно возникавших молениях, причём Старшая Мать, хоть и ругалась на них, и пьянчугами называла, но и смеялась вместе с ними. И даже Джадд, всегда сидевший молчком, иногда присоединялся к мужикам и улыбался.
После ужина, как всегда, учёба, курево, трёп и рукоделье. Гаор проверил чтение, письмо и счёт у Лутошки и Малуши, определил, что им сейчас писать и решать, отодрал при общей поддержке Трёпку за ухо за несделанные плетёнки и велел сейчас делать.
– У меня не получается, - хныкала Трёпка.
– За волосы драл, не получается, - задумчиво сказал Гаор, зажав сигарету в углу рта и выплетая мечик, - за ухо - тоже не получается, может, мне тебе задницу надрать, чтоб получилось?
– Срамота, - поддержала Гаора Большуха, зашивавшая штаны Сизарю, - девка уже, считай, вот-вот в сок войдёт, а ни хрена не умеет, - и с гордостью посмотрела на старательно выписывающую буквы Малушу.
– Рыжий, а это чо ты плетёшь?
– спросил следивший за его работой Сивко.
– Я когда у Сторрама был, наплёл всякого, - спокойно и чуть небрежно стал рассказывать Гаор, - ну, колец всяких, и простых, и височных, грибатку матерям сплёл большую.