Мир Гаора

В кухне наступила такая тишина, что Лутошка, Малуша и Трёпка бросили свою работу и удивлённо смотрели на застывшие лица взрослых. А Гаор, словно не замечая этого, продолжал.

– Ну, плёл по памяти, что видел когда-то, а потом матери мне объяснили, что для чего и какой смысл имеет. А это, - он выложил на стол законченную работу, - это, мне сказали, мечик, мужской оберег, талисман воинский. Я их потом много наплёл.

– И дел куда?
– сурово спросила Нянька.

– Подарил, - ответил, твёрдо глядя ей в глаза, Гаор, - брату названному, друзьям, кому успел. Продали меня.

Нянька кивнула.

– А височные кольца какие плёл?

– С лопастями. На три, пять и семь лопастей.

– И кому какие знашь?

– Знаю. Три лопасти у полешан, у дреговичей пять, а у криушан семь.

– Правильно, - кивнула Нянька, а за ней и остальные женщины.
– И все дарил?

– Все, - твёрдо ответил Гаор.

– Ну и ладноть, - улыбнулась Нянька, и все сразу задвигались и зашумели.

Мечик пошёл по рукам. Лутошка, Малуша и Трёпка под грозным взглядом Гаора вернулись к урокам. Красава попросила себе кольца на три лопасти, а то сюды её совсем махонькой привезли, она и не помнит, кем раньше была, так полешанское ей.

– Говорите кому какие, - рассмеялся Гаор.
– К новогодью сделаю.

– Грибатку плести не вздумай, - предостерегла его Нянька.
– Её за просто так не носят.

– Знаю, - кивнул Гаор, - объяснили мне.

– Рыжий, а меня научишь?
– оторвалась от тетради Малуша.

– Научу, - кивнул Гаор.

– Что не продавал ты их, это правильно, - сказала Большуха, - купленное силы не имеет, так, покрасоваться там или ещё на что выменять, а дарёное - оно сильное.

– Лутошке мечик рано, - сказала Нянька, - малый он ещё.

– Да ни хрена!
– возмутился в голос Лутошка.
– Курить - малый, любиться с кем - малый, и для мечика малый, а как работать, так большой!

В кухне грохнул дружный хохот.

– На "кобыле" кататься тоже большой, - еле выговорил сквозь смех Тумак.

– А чо?
– поддержали его остальные.
– Апосля картинок так самое оно.

Тут посыпались такие шутки, что Нянька пообещала укоротить языки болтунам, что без ума пасти разевают.

И уже после всего, вернувшись в свою повалушу, Гаор, вспоминая услышанное, смеялся и крутил головой. Надо же как по-нашенски хлёстко выходит, иное покрепче ихнегополучается. Он убрал заделье в сундучок, медленно, предвкушая удовольствие, разделся до белья, лёг и взял газету. "Ну, теперь, - усмехнулся он сам над собой, - пока все не прочитаю, не засну". Газеты за четыре дня, одна воскресная, большая, это ему на полночи. Не проспать бы завтра. Да ни хрена, разбудят! Он перебрал их по датам и начал с самой ранней.

Восторг и упоение самим процессом чтения у Гаора уже прошли, и он читал быстро, сразу выхватывая знакомые и даже близкие теперь названия. Местные сплетни его мало интересовали: управляющие посёлков и сержанты блокпостов были слишком мелкой сошкой даже для местной газеты, а других, рангом выше, он не знал. Хотя... что начальника местной дорожной полиции застукали в обществе сразу двух дорогих проституток - это уже интересно. На проституток нужны деньги, взять их начальник полиции может только с подчинённых, значит, патрульных вздрючат, чтоб те шустрили и штрафовали если не всех подряд, то хоть двух из трёх. Его самого это коснётся более частыми остановками и обысками. С него-то самого взять патрулю нечего, а вот штрафануть из-за него хозяина могут, а хозяйский штраф - это лишняя поездка на "кобыле", так что держи ухо востро, водила, бди, сержант.

Очень довольный собой: какой он умный и с ходу просчитал, что из чего получается, - Гаор отложил просмотренную газету и взял следующую. Оказалась воскресная, толстая, с большой вкладкой "вестей из столицы". Здесь тоже названия ему известны лучше фамилий, но... но... Армонтин?! Чёрт, он же помнит, Кервин из Армонтинов, о нём?! Что?!

Гаор рывком отбросив одеяло сел, а потом встал прямо под лампочкой, будто ему не хватало света.

Разгул преступности... бездействие полиции... конец рода... редактор газеты "Эхо" Кервинайк Армонтин похищен и убит неизвестными грабителями... при попытке ограбления квартиры погибла экономка и мать бастардов... Возможная причина - хранившиеся в доме деньги, предназначенные для выплат сотрудникам... Брехня! Кервин не держал дома деньги, всё было в редакционном сейфе... Похищен и убит... да никакой шпане, даже самой... в голову не придёт похищать Кервина... Похищают для выкупа, а какой выкуп с редактора? Чёрт, когда это было? Пишут как о давно всем известном... ага, вот, месяц назад, и преступники так и не найдены. Но почему конец рода? Ведь у Кервина был наследник, он помнит... стоп, читай сначала и слово за слово, как по минному полю ползи, а не скачи как под обстрелом.

С третьего раза он понял уже всё. Чёрт, никакие это не уголовники, с Кервином расправились совсем другие. Убили. Выстрелом в затылок, ну, это мы знаем, где такие стрелки. И его... как её? А да, Мийра, убили, выбросили из окна, о смерти детей нет, хотя, чёрт, он же помнит, их было трое, наследник и два бастарда, парнишка и совсем маленькая девочка, Кервин их всех растил вместе. Конец рода, остались бастарды, значит, наследника, того большеглазого малыша, тоже убили. Чтобы под корень. Сволочи, зачистили Армонтинов! Да, точно, зачистка. В центре Аргата, днём, сволочи...

Гаор сидел на нарах, зажав в кулаке скомканный лист, и тупо смотрел перед собой. Ничего не было, кроме острой, разрывавшей его изнутри боли. Ничего... ничего... ничего... А вслед за болью медленно и неотвратимо надвигалась серая пустота. Сейчас она сомкнётся вокруг него, и он останется внутри со своей болью, и будет только один выход. Кервин, за что тебя? А то ты не знаешь? Ещё тогда по краешку ходили, где-то оступился и... где-то? Себе не ври. Ты виноват, твоя статья. "Серый коршун". Рабское ведомство журналистов не любит, а тут такое, изнутри его ковырнули. Но... но, значит, Кервин не сдал тебя, и... пуля в затылок. Вместо тебя, за тебя. Ты виноват и больше никто. Весь этот месяц пил, жрал, баб трахал в своё удовольствие, а Кервин... Кервин, друг, прости меня, я же не знал, приду к Огню, всё от тебя приму... Нет, всё не то, тебя матери-владычицы прикрывают, а Кервин беззащитным был. Сам укрылся, а друга под обстрелом бросил.

Гаор понял, что больше не выдержит, и ему сейчас нужно только одно. Слишком близко стоит серая пустота, а ненависть выплеснуть некуда, те, убийцы Кервина, недосягаемы, а здешние, что спят в своих спальнях на хозяйской половине, невиновны. Пусть спят. Чёрт с ними. Но это ему сейчас нужно. Или он и впрямь в разнос пойдет и уже ни на что не посмотрит.

Он встал и как был, не одеваясь, в одном белье, босиком, по-прежнему сжимая в кулаке бумажный комок, вышел из повалуши.

Света Гаор включать не стал и шёл бездумно, но дверью не ошибся. Правда, его ещё хватило, чтобы не рвать её, а постучать.

– Кто там?
– спросил из-за двери не так испуганный, как рассерженный голос.

– Я это, Старшая Мать, впусти.

– Рыжий?
– изумилась Нянька, открывая дверь.
– Да ты чо, совсем ошалел? Ты куда лезешь-то?

Почти оттолкнув её, Гаор вошёл в повалушу, большую, но тесно заставленную шкафами, сундуками, сундучками и полочками. На маленьком столике-тумбочке у изголовья настоящей кровати горела лампочка-ночничок. Гаор тяжело сел на один из сундуков.