Мир Гаора

Ведомство крови... Ведомство Несамостоятельного населения... центральные отделения и филиалы... Амрокс... Исследовательский центр... Центральный госпиталь... Специализированный Накопитель... Главное хранилище биоматериалов...

Выезд после завтрака, возвращение за полночь. Гаор спускался в спящую казарму, переодевался из выездного в спортивный костюм и уходил на гимнастическую площадку. Мышечная усталость, боль в нагруженных до предела связках и суставах заменяли выпивку. Так бывало на фронте, в госпиталях, не выпьешь - не уснешь. Здесь выпивки не было и быть не могло. И не надо. Потому что после душа он ляжет в кровать и, глядя в синий от ночного света потолок, развяжет тесёмки на папке и достанет листы. И будет записывать увиденное, услышанное и понятое. И каким же наивным окажется тот его набросок о мешках с пеплом. Нет, статья впереди, сейчас только сбор материала. Огонь Великий, где твоя справедливость, что эти, придумавшие, творящие такое, живы?! Матери набольшие, простите меня. Я не сволочь, я просто не знал. Простите меня и дайте мне силы. Не разбить голову о стену, не пойти с кулаками на нелюдей, чтоб хоть одного из них успеть убить. Мать-Вода, Мать-Земля, Мать-Луна, Солнце - Золотой Князь, Ветер - Сила Летучая, Огонь Великий, Кровь Горячая, Меч Ясный, вам молюсь, вас всех прошу об одном, дайте силу мне, нельзя, чтоб это и дальше творилось. Я должен. Увидеть, услышать и рассказать. Да, мой грех, что не знал, не думал, помогите мне искупить грех свой.

После этого удавалось заснуть, вернее, провалиться в чёрную пустоту, откуда его вытаскивал сигнал подъёма. И всё начиналось заново. Выезд, сопровождение хозяина, возвращение...

Гаор похудел и осунулся. И угнетавшее его раньше молчание окружающих теперь помогало держаться. Кому и что здесь он может сказать? О чём и с кем говорить? Он и видел-то остальных теперь только с утра за завтраком, да иногда, если возвращался до отбоя. И только самое расхожее, самое обычное.

– "Коробочку" на завтра...

– У лимузина масло сменить...

– Зайди, носки возьми, сносились твои...

– Рыжий, я футболку тебе постирала...

Он благодарил Снежку и Кастеляншу, кивал девчонкам-подавальщицам, перебрасывался короткими и незначащими фразами со Старшим и соседями по столу и спальне. И теперь даже не пытался запомнить имена собеседников. Где-то вдалеке мелькали лица Мажордома и других, кто из первой спальни. Вот уж на кого ему после виденного и, в самом деле, накласть со всеми их фанабериями. Зато всё увиденное из-за хозяйского плеча намертво откладывалось в памяти, необыкновенно, неестественно чётко и ясно...

...Ослепительно белые здания среди зелени. Белые коридоры. Белые халаты, тапочки и шапочки служащих. Белое бельё на белых кроватях. И столь же пронзительные среди этой белизны распахнутые, полные боли и тоскливого недоумения чёрные глаза "галчат".

– Вы видите первую стадию, - объясняет Фрегору немолодая мужеподобная женщина.
– Это "сырьё". Вторая стадия - "полуфабрикат", и последняя - "продукт".

– Остроумно, - соглашается Фрегор.
– Как вы их фиксируете?

– Комплексная инъекция релаксантов полностью снимает нежелательную двигательную активность, мы делаем дополнительный укол в область голосовых связок, - женщина улыбается, от чего её лицо становится похожим на череп.
– Крики, визг, писк нервируют врачей, а результативность обеспечивается точностью фиксации электродов.

– Логично, - кивает Фрегор и ласково улыбается.
– Признаться, я дилетант, можно подробнее. И попроще, ради Огня.

– На этой стадии мы ликвидируем сложившиеся рефлекторные связи, прерываем их болевым воздействием, - пожимает плечами женщина.
– Ну, например.

Она оглядывается, и её лицо вдруг оживляется и становится почти человеческим.

– Вы разрешите использовать вашего раба?
– обращается она к Фрегору.
– Пусть он скажет что-нибудь... как говорят в посёлке. Только громко.

– Интересно, - оживляется Фрегор.
– Ну-ка, Рыжий, выскажись.

И уже догадываясь, что последует, но не в силах не подчиниться, он бормочет.

– Да, хозяин, - и громко.
– Мир дому и живущим в доме.

Тела детей выгибаются, бьются в судорогах боли, ротики распахнуты в беззвучных и от того ещё более страшных криках.

– Браво!
– хохочет Фрегор.
– Отлично придумано!

Женщина польщёно улыбается.

– Ну вот, и когда мы снимаем парез голосовых связок, у них уже нет никакого желания болботать по-дикарски. Больше того, болботанье у многих вызывает агрессивную реакцию. Что мы поощряем так же непосредственным разрядом в мозг, но уже в другие отделы.

Она подводит Фрегора к одной из кроваток и показывает на гладко выбритой головке мальчика, а может, и девочки - все "галчата" в глухих белых балахончиках - расположение электродов...

...Сырье, полуфабрикат, продукт... Отходы, брак на одной линии - сырьё или полуфабрикат для другой. Сошедшие с ума от боли "галчата" отправляются в Специализированный Накопитель...

...Снова пронзительная белизна. Чистота, доведенная до стерильности. И снова деловитые спокойные объяснения.

– Мы тщательно исследуем каждый экземпляр. Ничего не пропадает. В отходы идёт только то, что никак не пригодно для использования.

– Например?
– придирчиво интересуется Фрегор.

– Пожалуйста. Вот этот экземпляр. Мужской пол, десять лет и три месяца.

Мужчина в белом халате подводит Фрегора к жёсткой каталке с привязанным мальчиком. Белое обескровленное худое тельце, чёрные короткие волосы топорщатся надо лбом с голубым кружком клейма, детский ошейник свободно лежит на ключицах, глаза плотно зажмурены.

– Здесь пригодные для пересадки органы, роговица, кровь для переливания, кожа для выделки, - перечисляет мужчина в белом халате.
– Мы хотели дорастить до полноценного сперматогенеза и получить немного спермы. Неплохая кровь, ДНК-анализ показал отсутствие генной патологии. Но поступили заказы на уже имеющееся. Так что дальнейшее выращивание может оказаться нерациональным. И остающееся, неиспользуемые кости, мышечная и связочная ткань, всё это уже в окончательную переработку.

Фрегор солидно кивает, а потом в машине, ухмыляясь, доверительно сообщает:

– Рыжий, а ведь до чего же похож на старого Крайнорфара! Ты смотри, как наследник устроился. Старик плодит ублюдков, а он их сюда. И деньги идут, и хлопот никаких!
– и вздыхает.
– Ну почему я не могу так? Ты только подумай, у меня трое детёнышей, а я за них не то что гема, сотки паршивой не получил! Как же, имущество рода! Ничего, отправлю в накопитель ублюдка, стану наследником, я живо порядок наведу. Ты потерпи, Рыжий, я наведу шороху, они у меня все по струнке ходить будут.