Мир Гаора
Шрифт:
– Куда хозяина возишь?
Он вздрогнул и ответил резче, чем хотел: ссориться с Первушкой в его планы не входило.
– Куда велено, туда и вожу.
Первушка не удивилась и не обиделась.
– Ждёшь в машине или за ним ходишь?
– Когда как, - уже спокойнее ответил Гаор.
Она кивнула.
– И что ты такого увидел, что кричать по ночам стал?
Он промолчал, но ей, похоже, и не был нужен его ответ.
– Что ж это у тебя сердце такое хлипкое, на всё отзывается?
– она говорила негромко, переставляя на его груди мембрану фонендоскопа.
– Хочешь
– Понял, о чем я?
– Понял, - кивнул Гаор.
Первушка повесила на шею фонендоскоп и отошла к шкафу, покопалась в нём.
– На вот, выпей.
– И что это?
– поинтересовался Гаор.
Она усмехнулась.
– Не веришь мне? Пей, не бойся, мне твоя смерть не нужна.
– Если снотворное, то не буду, - спокойно сказал Гаор, подчёркнуто игнорируя её слова о вере и отраве, и пояснил: - Мне в десять к хозяину идти.
Первушка кивнула.
– Знаю. Это успокаивающее. И сердцу поддержка. Пей, спокойней будешь.
Сопротивляться глупо и, похоже, небезопасно. Ну, была не была! Он залпом выпил тёмную, противно пахнущую, но почему-то сейчас странно приятную жидкость, отдал мензурку и повернулся к своим вещам.
– Грудь не подбриваешь?
– вдруг спросила она.
– Зачем?
– искренне удивился Гаор.
Первушка пожала плечами.
– Охота тебе по-дикарски...
Гаор повертел мокрую насквозь от пота майку, положил её обратно на табурет и надел куртку прямо на голое тело, подтянул молнию почти до ключиц, прикрывая слипшиеся от пота короткие завитки на груди. Она молча ждала, и он ответил:
– Не видала ты по-настоящему волосатых, раз.
Она пренебрежительно дёрнула плечом, и он продолжил:
– А я такой, какой я есть, это два. Никого не затаскиваю и не зазываю, кому нравится, - он усмехнулся, - сами приходят. А рабу бриться запрещено, это три.
Первушка покачала головой, глядя на него с укоризной и удивлением.
– Ты сколько лет рабом?
– В ноябре пять лет будет, - зло улыбнулся Гаор.
– И так забыл всё? Тогда ж ты другим был.
Гаор задумчиво пожал плечами.
– Смотря в чём. Брился, да, как все, и лицо, и голову, и тело. Я же, - он усмехнулся, - военный, привык форму соблюдать. А как ошейник надели и сказали: нельзя, значит, нельзя. Положено волосатым быть, значит, положено.
– Странный ты, - Первушка стояла, засунув руки в карманы своего халата, и задумчиво рассматривала его.
– То мягкий, лепи из тебя что хочешь, а то, как камень, становишься, упрёшься, и всё. И не угадаешь с тобой: где упрёшься, а где поддашься. Думаешь, ломать придётся, а ты уже всё, готовенький. Или пустяк, обычное дело, а ты ни в какую... Ты и раньше таким был?
– Не знаю, - усмехнулся Гаор, - наверное. А в чём я поддался сразу?
– Ну, в речи. Купленных долго от болботанья отучают, а ты тут сразу как положено заговорил. А вот с Цветиком? Почему с ней не пошёл?
Хозяина боишься? Так ему плевать, кто с кем трахается, это Первые, что Старый, что Молодой, следить и разбирать любят. А с третьей спальней ты безотказный. Чего так?– Долго объяснять. Ну, нравятся они мне.
Она фыркнула.
– Много ты их под одеялом рассматриваешь. Ладно, иди и помни, что сказала. Порвёшь сердце, никакой категории не будет.
– Спасибо, - искренне ответил Гаор и ушёл.
Обычно после тренировки он отдыхал, а в душ шёл уже перед сном, но раз ему сегодня в десять к хозяину, то лучше сходить всё-таки сейчас, чтоб эта сволочь чутьистая не придралась и не посчитала за непочтительность, раз, к начальству в армии положено являться при параде, два, и самому неприятно, три.
В коридоре его встретила Снежка.
– Рыжий, ты мне пропотевшее в стирку отдай.
– Я в душ сейчас, зайди, я на кровати оставлю.
– Ага, - кивнула Снежка.
В спальне Гаор быстро разделся, натянул прямо на голое тело расхожие рубашку и штаны, убрал в шкаф спортивный костюм и кроссовки и ушёл в душ, оставив майку, трусы и носки на кровати.
В коридоре и душе он был один - все на работе, а когда вернулся в спальню, остальные только-только начинали возвращаться. Сдержанные кивки, улыбки. Да, закончен ещё один день, да, впереди отдых, но каждый сам за себя, нет весёлого радостного шума сторрамовкой казармы, нет ощущения, что ты наконец-то среди своих. Гаор думал, что уже привык к этому, но, видно, привыкнуть нельзя. Даже на "губе" было с этим легче. Да, были и стукачи, но всё равно против охраны держались заодно, а здесь... Гаор развесил большое полотенце, убрал в тумбочку мыло и мочалку.
– Рано ты сегодня, - сказали у него за спиной.
Гаор обернулся, смерил взглядом черноволосого с еле пробивающейся вокруг губ и на подбородке чёрной щетиной парнишку и молча отвернулся.
– Чего так?
– не отставал парень.
– А тебе какое дело?
– неприветливо ответил вопросом Гаор.
Может, парнишка и не стукач, а всё равно... пусть катится куда подальше.
Ни сигналов, ни звонков, но все сами быстро переодевались из рабочего в расхожее, переобувались и спешили в столовую. И там тот же ровный, но не дружный гул, каждый сам по себе и за себя. Бегают девчонки-подавальщицы, сытная, но какая-то... казённая - нашел Гаор слово - еда. Недаром ему здесь всё время лезет в голову даже не училище, а столовая для слуг в Орртене. Да, похоже он и там был...
Ладно, что было, то было. Подумаем о будущем. Зачем ты нужен хозяину в десять вечера? Куда-то ехать на ночь? В "Розочку", а потом в "Охотничий" - больше в это время некуда. Ну, если только перед "Розочкой" в "Парадиз" завернуть. Ладно, куда бы ни ехать - без проблем. А вот если не ехать, то зачем? Ну если, Мажордом и прав, и его для "услады" вызвали, то тогда всё, смертный край и будь что будет. Одеться надо на выезд, а там посмотрим. Страха не было, только холодное спокойствие. Как перед неотвратимой атакой, когда деваться некуда, впереди враг, сзади спецура заслоном, но там хоть рядом были свои, а здесь ты один. Ну что ж, один так один, тоже случалось...