Мир хижинам, война дворцам
Шрифт:
«Желтые кирасиры» были самой реакционной частью Киевского гарнизона — они отказались послать своих депутатов в Совет и не раз грозились разогнать «совдепщиков».
А митинг бурлил, и вряд ли имело смысл предупреждать людей об опасности: паника среди многотысячной толпы могли оказаться еще более опасной, Литвин–Седой бросился к комитетчикам, стоявшим возле машины.
Но там шел горячий спор.
Коцюбинский стоял перед Ивановым и Пятаковым бледный. Всегда спокойные глаза его в эту минуту пылали огнем, волосы растрепались, бородка встопорщилась.
— Что же я теперь скажу тысячам солдат–украинцев Петроградского
Установить связь между этим комитетом и киевской большевистской организацией — это и было второе, неофициальное задание, с которым прибыл Коцюбинский.
— Должен буду сказать, что Украина не желает свободы и независимости? Или что украинским большевикам нет дела до справедливых требований своего народа?
Иванов развел руками:
— Товарищ Коцюбинский, ты пойми: наши Советы не поддержали нас, меньшевики блокируются с эсерами, и они — сильнее. Я поставил от нашей партии вопрос об автономии, но…
— Вопрос об автономии! — Коцюбинский шагнул к Пятакову. — Почему вы на митинге не проголосовали и это предложение? Почему поставили на голосование все проваленные меньшевиками пункты, кроме требования автономии Украины? Вы…
Пятаков прервал разоренного Коцюбинского:
— Товарищ Коцюбинский! Я сообщу о вашем поведении в Центральный Комитет! Вы хотите столкнуть пролетарскую революцию на буржуазный путь! Вы сепаратист, Коцюбинский!
— А вы — догматик!
Пятаков побледнел:
— Я буду апеллировать к съезду партии!
— Центральный Комитет за автономию для Украины! Отстаивать ее будет и съезд! А вы — против автономии!
— Это ложь! Я согласен на культурную автономию! Я только против территориально–политического сепаратизма!
— Меньшевистские идейки «культурной автономии» направлены на примирение народа с национальной буржуазией! Вы — соглашатель! — вышел из себя Коцюбинский. — Ленин выдвинул требование именно территориально–политической автономии! Потому что это укрепит доверие украинской нации к нации великорусской и приведет к их братскому союзу в борьбе за свободу…
Литвин–Седой попробовал вмешаться:
— Товарищи! Не время для дискуссии! Приближаются каратели!..
Но Пятаков не слушал его и накинулся на Коцюбинского:
— Вас инспирировала Центральная рада! Вы — агент Грушевского! Это — контрреволюция!
— А вы толкаете в объятия Центральной рады весь украинский народ. Вы играете на руку украинским националистам!
И вдруг спор стал слышен чуть ли не всему митингу: на площади неожиданно наступила тишина. Люди не были предупреждены об опасности, но они уже увидели ее сами.
9
На улице показались желтые кирасиры.
С начала, войны эта часть стала опорной силой командования военного округа. Кирасиры не носили фронтовую защитную форму, но щеголяли в мундирах мирного времени: с желтой грудью и золотым шитьем; на парады они выходили в сверкающих медью касках. При царе кирасиры были украшением парадов, а кирасирские офицеры — желанными женихами для киевских девиц…
За построенным полуэскадроном гарцевали вдоль тротуаров еще две цепочки кирасиров с обнаженными палашами на плечо. За ними выступал второй полуэскадрон.
Внутри каре, образованного авангардным и арьергардным полуэскадронами и двумя цугами кирасиров с палашами наголо, шагали какие–то солдаты в обычной
защитной форме.Митинг рассыпался. Люди двинулись ближе к улице.
— Дезертиров ведут! Дезертиров! — загудело над полем.
Но солдаты под конвоем не были похожи на дезертиров. Дезертиры, вылавливаемые в городе, одевались поаккуратнее: они старались не привлекать внимания комендантского надзора. Эти же были запылены с ног до головы, и одежда на многих висела клочьями. Лица бороздили потеки грязного пота; сапоги снизу доверху покрыты коркою грязи. Арестованные едва передвигали ноги, глаза блестели сухим огнем, губы пересохли и потрескались. По–видимому, они давно не ели и не пили…
В переднем ряду колонны арестованных шел человек, такой же изнуренный, в таких же грязных сапогах, но по галифе с красным кантом нем можно было угадать офицера. До пояса он был оголен — только бинты перекрещивали торс от плеча до плеча и на посеревшей от пыли марле запеклись пятно крови. Он пошатывался, и его поддерживали под руки двое товарищей.
— Воды!.. Пить!.. — раздавалось из группы арестованных, но кирасиры в ответ только вытягивали их по спине нагайками.
Это шли семьдесят семь комитетчиков гвардейского полка, во главе с председателем комитета — прапорщиком Дзевалтовским. Их гнали с воинской рампы в Косый капонир — самую страшную военно–дисциплинарную тюрьму, где еще в 1905 году были замучены восставшие киевские саперы — первые солдаты, поднявшиеся в Российской империи за власть Советов!..
Позади восседал на извозчичьей пролетке поручик барон Нольде — не топать же ему, и самом деле пешком, ведь не его гонят на расправу за измену вере, царю и оте… тьфу! ведь не изменник же он революции, а надежнейший в полку боевой офицер.
Митинг приглушенно гудел, наряд нее ближе придвигался к шоссе.
Ротмистр, гарцевавший впереди авангардного полуэскадрона, рявкнул, обернувшись к своим:
— Палаши вон!
Кирасиры авангардного и арьергардного полуэскадрона я обнажили палаши — сверкнули ими на солнце и положили на плечо: они изготовились к рубке, на случай чего…
— Господи! — вдруг вскрикнул Данила, хватая Харитона за руку. — Да это же наш Демьян! Нечипорук! Мой двоюродный…
Поддерживая Дзевалтовского под руку, и вправду среди арестованных ковылял Демьян Нечипорук.
Данила перекинул берданку на руку и загнал в ствол патрон.
Но Боженко был рядом. Он перехватил движение Данилы и крепко сжал его локоть:
— Тихо… Дура!.. Народ же порубают…
Боженко вытер слезу, скатившуюся на усы, и послал в небо такой забористый загиб, какого не слыхивали даже на Печерске…
И ОПЯТЬ ПОРАЖЕНИЕ
1
Федор Королевич все же вынужден был возвратиться на фронт.
Большевизированный комитет 3–го авиапарка только посмеялся над сопроводительными «кондуитными записями»: разве не великолепно это, что хотя членом партии из четверых был только один, — действовали по–большевистки все четверо? Командование авиапарка конечно, не разделяло таких настроений комитета, однако озабочено было выполнением программы подготовки к наступлению: его обязали отправлять на позиции ежедневно по две машины — каждую с пилотом и мотористом. А откуда же взять столько специалистов, если и без того пришлось спешно переквалифицировать мотористов на пилотов, а простых слесарей на мотористов.