Мир «Искателя», 1998 № 03

Мокрые с головы до ног, они сражались с волнами, казалось, целую вечность. Однако на самом деле прошло, наверное, не больше часа, и ветер начал спадать. Волны были уже не так высоки, и сквозь разрывы тающих над озером туч начало проглядывать голубое небо и желтое солнце.

— Остров! — вдруг выкрикнул один из гребцов, поднявшийся с банки, чтобы размять затекшие мышцы.

— Вижу! — отвечал князь со своего места.

— Неужели дошли до Священного острова?! — воскликнул юный дружинник, сидевший позади Гунна.

— Не может того быть! — ответил он, разворачивая мокрый плащ.

— Ветер противный был, как же мы до Йемсалу добрались бы?! Нет! Должно быть, это Каменный остров.

— Неужто нас так на восток снесло? — запоздало удивился князь. — Да, он это, Ятхольм, проклятый Серединный остров! — Как шишка торчит он в самой маковке озера, со всех сторон тянет к нему, на погибель, корабли в непогоду… — Продолжись буря еще немного, и нас вынесло бы прямиком на гибельные камни…

Судно начало огибать остров, и молодой гребец, приподнявшись, воскликнул:

— Глядите, корабль!

— Молодец, Талма! — похвалил его конунг, также увидевший приземистый силуэт на берегу.

— Хускарлы? Нас опередили! — воскликнули несколько человек, готовясь вооружиться.

— Нет, это другой корабль! — прищурясь, успокоил всех Гунн. — Он разбился тут не так давно, однако, смотрите, волны уже успели вылизать корпус.

— Подойдем ближе! — скомандовал князь. — Здесь можно причалить между камней. Высадившись, мы наверняка найдем бедолаг, которым нужна помощь!

— Если на этих голых скалах кто-то выжил, как бы он не вцепился нам в глотку и не прибрал к рукам наш корабль! — проворчал в бороду бывалый Гунн.

Зорким взглядом конунг обежал берег и направил медленно идущую ладью между торчащих из воды камней. Наконец гребцы слаженно подняли весла вверх, корабль мягко врезался в пляж, шурша бортами по мелким камешкам.

— Высаживаемся! — Они повыпрыгивали прямо в воду по колено; первым — сам озерный конунг, потом его помощник Гунн, а следом остальные. Поодаль, накренившись, лежал остов неведомого корабля.

— Где же люди? — воскликнул Бор. — Судно давно разбито, и следов вокруг нет…

— Не пошарить ли в округе? — предложил Гунн.

— Ладно! Шестеро остаются у ладьи, караулить. Остальные расходятся по округе — искать людей!

Все еще не очень твердо ощущая землю после качки, воины разошлись маленькими группками. Зловещая тишина стояла над островом, странные искореженные сосны поднимали искривленные узловатые сучья к небу.

— Смотрите, кости! — воскликнул вдруг один из разведчиков. На земле, под корнями мертвого дерева лежал скелет человека.

— Кто это? Должно быть, не так давно помер, коли костяк еще цел! — сказал Гунн. Рядом со скелетом валялся топор с потемневшей рукояткой, но на покрытом ржой лезвии еще можно было различить выбитое изображение рыбы.

— Топор из Шурышкара, Озерного града; рыба — их герб! — заметил Бор, рассматривая находку. — Значит, они пришли с востока.

— Эй, скорее сюда! Здесь человек! — раздался зов с южной стороны.

Опережая остальных, предводитель дингардцев кинулся на крик.

Сбежавшись, они увидели лежащего на подстилке из полуистлевших тряпок исхудавшего человека. Борода несчастного вылезала клочьями, открытое тело с выступающими костями покрывали язвы. Его тело изредка сотрясалось, и дыхание приподнимало грудь.

— Он жив, он дышит! — протянул руку один из воинов. Человек открыл глаза.

Князь сделал знак, чтобы несчастному подали баклагу с водой. Тот судорожно приник к горлышку, обнажив пустые кровоточащие десны.

— Ты кто? — спросил его Бор, когда он напился.

— Я Байдур из Изкара, мы шли из Озерного града, когда буря выбросила корабль на береговые камни, — прошептал тот. — Проклятый остров! Все погибли, кроме меня, но и я вот-вот последую за ними.

— Но что случилось? — встревожился князь.

— Туман. Сиреневый туман выползает каждую ночь на скалы из сердцевины острова. Кто попадает в него, того сжирает ужасная болезнь; и я умираю от того же. Приходит слабость, одышка, мужчина превращается в бессильное дитя, неспособное поднять даже нож. Страшная боль разрывает спину, слепнешь, теряешь зубы и волосы — точно за несколько дней становишься стариком. Затем, после этих мук, наконец милосердно накрывает своим темным крылом Морена.

— Откуда же эта напасть?! — воскликнул князь, пораженный.

— Рыбаки мне когда-то говорили… Однажды ночью раскрылись небеса и огненная капля упала на остров. Она сожгла все живое и принесла с собой этот туман. И от нее пошел тот странный и страшный, тусклый и завораживающий свет, что мерцает ночью в самой глубине этой проклятой каменной сковороды! — Умирающий говорил трудно, с одышкой. — Вы не должны оставаться здесь на ночь! Смотрите, солнце уже опускается! Бегите отсюда, или вы погибнете, как все мои товарищи! Ибо раз побывав в этом тумане, вы уже обречены.

— Он прав! Нечего сомневаться! Бежим отсюда! — воскликнули дружинники, слушавшие этот разговор. — Такая смерть — что может быть хуже для воина, который должен с оружием предстать на том свете.

— Берите этого человека и быстро на берег! — рявкнул Бор.

— А вдруг болезнь с него перейдет на нас и мы так же помрем? — выразил общее сомнение один из гребцов.

— Он нас предупредил, и уже за это мы ему по гроб обязаны! Кладите его на плащ! — И конунг скинул наземь свой плащ.

Но только подняли двое воинов легчайшее тело несчастного, чтобы переложить, как он дернулся, вскрикнул, изогнувшись всем телом, и изо рта хлынула потоком густая черная кровь.

— Кончился! — угрюмо промолвил Гунн, концами грубых пальцев прикрывая веки умершего. Князь мельком глянул на уже низко сидящее солнце.

— Костра нам ему до заката не сложить, да и тащить с собой уже нет смысла. Дайте мне топор, а сами идите и спускайте корабль на воду поживее!

Все с облегчением, глядя на заходящее светило, кинулись к берегу, а Гунн, отдав свой топор предводителю, медленно пошел последним.

Оставшись один, князь наклонился к мертвецу, желая покрепче запечатлеть в памяти черты предостерегшего их человека. Он заметил на исхудалом пальце кольцо с печаткой: перстень сошел легко, и князь спрятал его в пояс, рассчитывая передать кому-нибудь из близких покойного. Взамен он вложил в коченеющую руку старую монету — для потустороннего перевозчика мертвых. Затем, оглядевшись и увидев разлапистую, корявую сосну, он одним махом топора снес мохнатый сук и укрыл им тело от птиц.