Мир «Искателя», 1998 № 03

Ничего конкретного по этому поводу сказать нельзя, и обусловлено это, в первую очередь, тем, что никто из исследователей до сих пор не задал такого вопроса: а какова роль в истории с таганрогскими событиями 1825 года Николая I? А тут, как кажется, автору, есть над чем поразмыслить, хотя, на первый взгляд, Николай вне всякого подозрения — ведь Александр I еще при своей жизни составил документ, по которому престол отдавался как раз Николаю. Ну а если предположить, что последний мог и не дождаться престола, поскольку Александр отличался отменным здоровьем и собирался жить долго? Не подвигла ли эта мысль Николая к устранению брата? И не осуществил ли он ее, прибегнув при этом к помощи англичан (кстати, в записке Н.Н.Врангеля говорится, что Николай был сыном не Павла Петровича, а лейб-медика императрицы Марии Федоровны англичанина Вильсона, но об этом чуть позже).

Может быть, свет какой-то истины откроется, если проверить это предположение? Пока же придется лишь повторить: никто не знает, насколько точны приведенные выше расшифровки, и ценность записок, таким образом, заключается лишь в том, что они оставлены Федором Кузьмичом. Какие результаты даст их последующее изучение — покажет время.

Эмигрантский историк Е.В.Ланге в работе «Александр I и Федор Кузьмич. Обзор мнений», изданной в Нью-Йорке в 1980 году, утверждал, что могилу старца на кладбище Томского Богородице-Алексеевского мужского монастыря посещали в свое время великие князья, будущие императоры Александр II и Николай II.

Интригующее сообщение о встрече старца с какой-то высокопоставленной особой имеется в справке российского историка, великого князя Николая Михайловича, составленной им по результатам поездки в Сибирь чиновника особых поручений Н.А.Лашкова. Последний дважды ездил в Томск по заданию великого князя, чтобы на месте проверить некоторые слухи о старце Федоре Кузьмиче.

Лашков встречался в Томске с одной из дочерей купца Хромова, Анной Семеновной Оконишниковой, которая рассказала чиновнику следующее: «Когда Федор Кузьмич жил в селе Коробейникове, то мы с отцом (Хромовым) приехали к нему в гости. Старец вышел к нам на крыльцо и сказал: „Подождите меня здесь, у меня гости“. Мы отошли немного в сторону от кельи и подождали у лесочка. Прошло около двух часов времени; наконец из кельи, в сопровождении Федора Кузьмича, выходят молодая барыня и офицер в гусарской форме, высокого роста, очень красивый и похожий на покойного наследника Николая Александровича. Старец проводил их довольно далеко и когда они прощались, мне показалось, что гусар поцеловал ему руку, чего он никому не позволял… Проводивши гостей, Федор Кузьмич вернулся к нам с сияющим лицом и сказал моему отцу: „Деды-то как меня знали, отцы-то как меня знали, дети как знали, а внуки и правнуки вот каким видят“».

Судя по всему, Анна Семеновна рассказывала о встрече старца с кем-то из Романовых. Но с кем? Кого она разумела под «гусаром», очень похожего «на покойного наследника Николая Александровича»?

Поскольку имеются сведения о посещении могилы Федора Кузьмича Александром II и Николаем II, то трудно понять, кого же встречал у себя в келье живой старец. Кто такой Николай Александрович, который якобы целовал у него руку? Имя и отчество этого человека соответствуют имени и отчеству императора Николая II, но он не мог встречаться с Федором Кузьмичом, поскольку родился спустя четыре года после смерти старца.

Неизвестным мог бы быть Александр II, но и тут ничего не сходится. Эпизод, рассказанный Анной Семеновной, не мог произойти ранее 1859 года, поскольку в то время Федор Кузьмич еще жил в Зерцалах, а Александр II уже был императором, в то время как в рассказе говорится о каком-то покойном наследнике Николае Александровиче. Может быть, в источнике, из которого позаимствована цитата (а это работа профессора Андрея Сахарова «Человек на троне»), присутствует элементарная опечатка и надо читать: Александр Николаевич? Но тогда почему Анна Семеновна назвала его наследником, ведь Александр II стал императором в 1855 году?

Относительно портрета Федора Кузьмича, якобы висевшего в кабинете Александра III. Об этом сообщал уже упомянутый Е.В.Ланге, но он же очень точно заметил, что этот факт (а скорее слух) говорит лишь «о значительности личности старца, но еще не доказывает его тождества с Александром I».

Гораздо труднее объяснить другое: почему при вскрытии могилы Александра I в Петропавловском соборе она оказалась пуста? Этим аргументом всякий раз пользуются сторонники версии о «перевоплощении» императора, доказывая, что в 1826 году покойного потому и не показали народу, что показывать было нечего — гроб был пуст. Александр не умер, а ушел в отшельники и позднее объявился под видом старца Федора Кузьмича.

Но у их противников есть на этот счет свое возражение. Они говорят, что пустая могила еще не доказывает, будто Александр I не умер в 1825 году и не предан земле. Близкие императора хорошо знали о его нежелании быть похороненным в Петропавловском соборе рядом с Павлом I, а потому его погребли в другом месте — либо в Александро-Невской лавре, либо в Чесменской церкви под Петербургом.

Предположение, надо признать, не из ряда фантастических, и вопрос, таким образом, может решиться лишь с помощью проверки. Надо исследовать захоронения в Александро-Невской лавре и в Чесме, что, кстати говоря, может окончательно закрыть проблему. Если в одном из указанных мест обнаружится прах Александра, то его тайна перестанет быть таковой и останется лишь загадка Федора Кузьмича. Но пока что никаких движений в этом направлении не наблюдается.

Поистине поразительный эффект вызывает сравнение портретов Александра I и старца Федора Кузьмича. Когда смотришь на них, невольно спрашиваешь себя: неужели столь явное сходство не убеждает скептиков в том, что перед ними один и тот же человек? Но те, кто подумают так, ошибутся. Дело в том, что портрет старца — портрет не прижизненный. Его писали уже после смерти Федора Кузьмича, когда легенда о нем и об императоре владела умами и когда для ее доказательства и был изготовлен портрет старца, который, если выразиться грубо, был «подогнан» под оригинал портрета Александра I. Но об этом мало кто знает, а те, кто знают, но используют это фиктивное сходство, действуют в своих интересах, потому что все эти люди являются приверженцами версии о «воскрешении» Александра I в образе Федора Кузьмича.

Но, пожалуй, самые интересные сведения, касающиеся тайны Александра I и Федора Кузьмича, содержатся в записке Н.Н.Врангеля, озаглавленной «Правда о Федоре Кузьмиче» и в статье А.Айвазовского «Тайна смерти императора Александра I (Новые данные)». Но о них со всеми подробностями.

Прежде всего, надо сказать о том, кто такой Н.Н.Врангель. Это — брат известного генерала П.Н.Врангеля, последнего командующего белыми силами во время гражданской войны в России. В отличие от него Н.Н.Врангель не стал военным, а выбрал своим жизненным занятием искусство. Он являлся известнейшим русским искусствоведом, но, как и брат, умер на середине жизни в 1917 году. Именно ему и принадлежит знаменитая записка, датированная 5 сентября 1912 года и сопровожденная надписью: «Разрешаю вскрыть после моей смерти». И хотя она случилась в 1917 году, конверт с запиской вскрыли только в 1935-м. Что же сообщал нам Н.Н.Врангель?

На нескольких листах писчей бумаги он передает рассказ своего знакомого полковника Игнатия Ивановича Балинского, который долгое время являлся управляющим конторой двора великого князя Николая Николаевича, дяди Николая II. Суть рассказа И.И.Балинского такова.

Однажды его отцу, известному психиатру, служившему в Петербургской Военно-хирургической академии, доставили письмо от министра двора графа Адлерберга, в котором он извещал, что по указанию императора Александра II в клинику профессора Балинского назначается швейцаром солдат Егор Лаврентьев, до этого служивший в Петропавловской крепости.

Небольшое отступление: солдат, видимо, был не простой, поскольку в его устройстве принимали участие министр двора и сам император. Как показало дальнейшее, все так и было.

Егор Лаврентьев проработал в клинике Балинского до глубокой старости и, на пороге смерти, посвятил одного из сыновей Балинского, Андрея, в тайну, хранителем которой был в течение трех десятилетий. Оказывается, в 1864 году, когда Лаврентьев служил в Петропавловской крепости, ему приказали ночью явиться в царскую усыпальницу. Прибыв туда вместе с тремя своими сослуживцами, они увидели в соборе графа Адлерберга, а вскоре в склеп приехал и император Александр II. Еще через минуту прибыл траурный катафалк, который сопровождал Галкин-Врасский, будущий член Государственного совета России. Из катафалка вынули гроб, в котором покоился длиннобородый старик. По приказанию Адлерберга была вскрыта гробница Александра I, которая, к удивлению Лаврентьева, оказалась пустой. Туда, в эту пустоту, и поместили гроб с телом старца. Когда могилу закрыли, Адлерберг предупредил всех присутствующих в соборе солдат, что все происшедшее в нем, свидетелями коего они оказались, должно навсегда остаться тайной и что их наградят за сегодняшние ночные труды. Солдаты и в самом деле получили по изрядной сумме денег, после чего их всех назначили на службу по разным местам. Егор Лаврентьев попал швейцаром в клинику Балинского.