Мир по обе стороны планеты

И волос.

***

Эйфория длилась недолго. Всего час? А может день или два? По ощущениям так и вовсе пролетела целая неделя. Без часов не разобраться. Свет непрерывно попадал в трюм через иллюминатор вместе с солёными брызгами, раздражающими нежную кожу лорда. Несколько смердящих лужиц в углу клетки напоминали Мерику, что он всё же человек и некоторые потребности организма, хочешь не хочешь, а удовлетворять приходится. Кормили часто, но жидковатая смесь какой-то каши с кусочками крысиных хвостов на подвиги не вдохновляла.

Зато, иногда снаружи доносилась музыка, но слов, что выкрикивали матросы, разобрать не удалось.

И не подпоёшь. Уныние.

Да ещё эта проклятая качка! Тошнит, будто скачешь верхом на пьяном рогоколе. Эти здоровяки, бывает, нажрутся забродивших ягод и буянят. Носятся, мычат, ломают всё на пути.

Меритас вспомнил: однажды пришёл к Мие как раз в тот момент, когда её сарайчик унёс на рогах соседский рогокол. Потешно было, забравшись на крышу, описывать девушке, как лохматое чудовище носится по берегу, пугает пьяниц и с брызгами влетает в воду! Как тогда она, кажется, в жизни не смеялась.

Утонул в тот день здоровяк рогокол. Не разобрал, куда несётся и, застряв в сетях, захлебнулся. У самого берега. Мие Мерик, конечно, этого не рассказал. Зачем портить настроение милой дамы?

Эх, Мия… Как ты там?..

— Вставай. Встава-ай! Эй, слышишь меня?

— Мия? — Меритас вытер слюну, стекающую по подбородку. — Это ты?

— Вставай, парень. Ты должен это видеть!

Меритас медленно поднял помутневший взгляд. Перед ним стоял Дирк и легко постукивал носком сапога по голени узника.

— Что ещё тебе нужно? — произнёс он, облизнув сухие губы. — Разве твой хозяин не ушёл с монстром… который теперь… я?

— К Солу его! Старик соврал, проклятая сука наградила его отметиной, а не бог. Да и Иная к Солу! Всех к Солу! Вставай, говорю!

— Оставь меня, полоумный…

— Дава-ай, не упирайся! Покажу кое-что, — Дирк подхватил лорда под плечи и выволок из клетки. — Тебе понравится, обещаю!

Тот и не думал сопротивляться. Сил не осталось.

— Что пристал, Дирк? Что плохого я тебе сделал? — промычал Меритас.

Что такого офицер мог показать ему? Да хоть конец света. Плевать…

Дирк неожиданно отпустил тело Мерика. Тот шваркнулся затылком об пол и непроизвольно потёр ушибленное место. Непривычно трогать ладонью лысую голову. Почти все волосы сгорели. Остались лишь неровные клочки на шее и висках, а на макушке зудела покрывшаяся коркой отметина от руки огненного бога.

— Плохого?! Да я на тебя молиться должен! Благодаря тебе я нахожусь на флагмане Евстрайского флота.

В голове у Меритаса вспыхнул пожар. Молиться?! Новой игры в бога он не допустит. Стиснув зубы, медленно поднялся и с оттягом влепил Дирку сочную пощёчину. От шлепка чуть было не заложило уши.

Офицер, кажется, ни на секунду не растерялся и рассмеялся, потирая красную отметину на бледной щеке.

— Да, мальчик мой, так держать! Но потерпи немного! Скоро у нас появится возможность выплеснуть эмоции! А сейчас я покажу тебе то, отчего моё сердце поёт! Отчего оно выпрыгивает из груди, а тепло растекается по печатям!

Меритас подняв бровь недоумевающе посмотрел на Дирка. Лицо его светилось от счастья, но взгляд ни на чём долго не останавливался. Свихнулся, что ли?

Дирк продолжал:

— Да что мы болтаем! Пошли на палубу, иначе снова запру тебя в клетке.

Меритас не ответил. Прихрамывая и потирая ладонь, он направился к выходу из трюма.

Выбравшись, Меритас огляделся. На палубе суета. А за бортом, выстроившись конусом, разномастные судна врезались в белые пенящиеся гребни волн и с громким всплеском, способным заглушить крики экипажа, прогрызали себе путь к цели. Гальюнные фигуры в форме скалящихся львов лишь дополняли хищный образ военных кораблей.

Мерзкий холодный ветер наполнял пузатые паруса и, будто кичась своей силой, заодно обдувал лысину Мерика. Хотя бы брызги не доставали до палубы исполинского корабля и то хорошо.

Лорду захотелось подняться повыше, и он тут же полез на шканцы, — возвышающуюся над остальной палубой, кормовую часть корабля.

Матросы, бросали на лорда вопросительные взгляды, разглядывая его торс, но заметив рядом с ним самодовольного Дирка тут же теряли интерес к голодранцу. Там же на корме, рядом со штурвалом стоял коренастый бородач в треуголке, — вероятно, Капитан — и Унерос, рассматривающий что-то в подзорную трубу.

Мерик, пользуясь тем, что верховный его ещё не увидел, подошёл к краю палубы, облокотился на резное ограждение и, сдерживая стук зубов, процедил:

— Показывай, что хотел, и пошли назад.

— Сейчас-сейчас! О, вот. Гляди! — сказал Дирк и вытянул руку, показывая наверх, на верхушку грот-мачты, самой высокой на корабле. — Чакр горит! Горит, родной!

Сначала Меритас не понял, что именно и где горит, но когда корабль качнулся, наклоняя нос вниз, за мачтой показался столб чёрного дыма. Дым поднимался неестественно, извиваясь по спирали, он направлялся в сторону странного кристалла, висящего в небе. Не вверх, как это было бы на Элларии, а внутри шара, к самому центру.

— Н-да, — меланхолично произнёс Мерик, хотя в голове вертелся вихрь из мыслей.

Лорд не назвал бы Иная богом, скорее просто неизвестным ранее существом, сотканным из пламени. Мало ли каких невидалей встретишь на просторах Элларии? Но после разговора с ним, после осознания, что, кроме магии стихий, существует нечто более могущественное, в сознании лорда сгорели стены, блокирующие принятие. Мысль о попадании в чуждый мир больше не вызывала страх, а робко разжигала огонёк любознательности.

Меритас присмотрелся к источнику огня вдалеке. Сначала решил, что видит старый медальон с узорчатой гравировкой. Массивная, круглая, каменная подвеска, оттягивающая толстую бечёвку на шее титанических размеров горы.

Только это был город.

Бечёвка — переливающийся в лучах светила скалистый берег острова, где расположился Чакр. Узоры — неровные улочки, окаймлённые каменными стенами медальона. Башня в самом его сердце отливалась багряными пятнами пожара.

— Чакр гори-ит… — Дирк говорил сдавленно, задыхаясь от радости. Будто ребёнок, узнавший на ритуале определения, что может повелевать сразу всеми четырьмя стихиями. — Горит!