"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
В весьма распространенном английском ежемесячнике только что напечатана первая часть этого романа «ГЛУБИНА МАРАКОТА» — так нашумевшего уже до своего появления. Пока еще нельзя судить о романе, но уже несомненны его интересная, совершенно научная основа, оригинальная для характера творчества Конан-Дойля фабула и заинтриговывающее изложение.
Нет оснований, чтобы русский читатель оказался в худших условиях, чем английский, и должен был бы терпеливо ждать, пока закончится весь роман. Мы даем теперь же первую часть «Глубины Маракота» и будем знакомить читателей «Мира Приключений» с этим произведением по мере опубликования его в Англии.
Так как эти бумаги были переданы мне для опубликования, я начну с того, что напомню
Вся эта компания исчезла бесследно, и единственным известием, полученным о несчастном пароходе, было донесение норвежского баркаса, который своими глазами видел, как судно, точно подходящее по описаниям к этому пароходу, пошло ко дну во время большого шторма осенью 1926 года. Позднее, вблизи того места, где произошла трагедия, была найдена спасательная лодка с надписью «Стратфорд», вместе с решетками люков, спасательным буйком и мачтой. Все это, вместе в ятое, при отсутствии каких бы то ни было известий, придавало полную вероятность предположению, что ни о корабле, ни о его экипаже не будет уже получено никаких, сведений. Судьба этой экспедиции несколько выяснилась, когда было получено странное радио-телеграфное сообщение. Хотя местами и несколько непонятное, оно все же оставляло мало сомнений в участи парохода. Это сообщение я приведу позднее.
В путешествии «Страфорда» были некоторые примечательные стороны, которые в свое время вызвали различные толки. Одной из них являлась странная таинственность, сохранявшаяся профессором Маракотом. Он был известен нелюбовью и недоверием к печати, но на этот раз он довел их до крайности. Он не желал давать никаких сведений репортерам и не разрешал представителям газет посещать судно в течение недель, пока оно стояло в доке Альберта. Ходили слухи о какой то странной и совершенно новой постройке судна, которая позволяла ему служить и на морской глубине, и эти слухи подтверждались толками из судостроительной конторы Гентера и Компания в Вест-Хартльпуле, где были произведены все изменения в постройке парохода. Одно время говорили, будто бы все дно корабля может отделяться от него, и эти слухи привлекли внимание страховых инспекторов Ллойда, которых с некоторым трудом удалось успокоить в этом отношении.
Вся история с пароходом была скоро забыта, но она становится важной теперь, когда судьба экспедиции таким странным образом снова встала перед вниманием публики.
Скажем несколько слов о начале путешествия «Стратфорда». Теперь имеется четыре документа относительно известных нам до сих пор фактов. Первый документ — это письмо, адресованное мистером Сайресом Хедлеем его другу, сэру Джемсу Тальботу, из коллэджа Троицы в Оксфорде, и посланное из столицы Больших Канарских островов, при том, — насколько известно, — единственном случае, когда «Стратфорд» приблизился к суше, после того, как он покинул Темзу. Второй документ — странное радиотелеграфное сообщение, о котором я уже упоминал. Третий — та часть судового журнала о рейсе «Арабеллы Наульс», которая касается стекляного шара. Четвертый и последний — удивительное содержание этой стекляной оболочки, которое является либо жестокой и сложной мистификацией, либо раскрывает новую страницу в человеческом опыте, значение которой безмерно велико.
После этого вступления я приведу письмо мистера Хедлея, которым обязан любезности сэра Джемса Тальбота и которое не было до сих пор опубликовано. Оно помечено 1 октября 1926 года.
«Я посылаю это письмо, мой дорогой Тальбот, из Порта-де-ла-Луц, куда мы зашли на несколько дней отдохнуть. Главный мой товарищ но путешествию — Биль Сканлан, старший механик, который, и как мой земляк, и как очень интересный человек, естественно стал моим приятелем. Но сегодня утром я все же — один, потому что у него, по его выражению «свидание с юбкой». Вы видите, что он говорит именно так, как, в представлении
англичанина, должен говорить каждый американец. Его признали бы за «чистокровного». Сам инстинкт подсказывает и мне употреблять американские выражения, когда я с моими английскими друзьями. Я чувствую, что они никогда иначе не поняли бы, что и я — янки. Но с вами-то у меня не такие отношения, поэтому дайте мне тут же уверить вас, что вы не найдете другого языка, кроме чистейшего оксфордского, в послании, которое я теперь отправляю вам.Вы встречали Маракота и знаете, что за сухарь этот человек. Я, кажется, говорил вам, как он налетел на меня, чтобы завербовать меня для этого дела. Он навел справки у старика Сомервилл в Зоологическом Институте. Тот послал ему мою дипломную работу об океанских крабах, и Эго решило все. Конечно, великолепно путешествовать с целями, которые гак отвечают моим вкусам, но я хотел бы совершать это путешествие не с такой оживленной мумией, как Маракот. Он совершенно не похож на человека своим уединением и преданностью работе. «Самое жесткое, что есть жесткого в этом мире», — так говорит про него Биль Сканлан. II все же мы не можем не восхищаться такой полнейшей преданностью работе. Для него ничего не существует вне его науки. Я помню, что вы рассмеялись, когда я его спросил, что мне читать для подготовки, и он сказал, что для серьезного изучения мне следует прочесть полное издание его трудов, а для отдыха — «Plankron-Studien» Геккеля.
Я и теперь знаю 51аракота не лучше, чем знал его тогда, в этой маленькой гостиной, выходящей на Оксфорд Хай. Он ничего не говорит и его сухое, суровое лицо, — лицо Саванароллы или, может быть, вернее, Торквемады, никогда не бывает веселым. Длинный, тонкий, неприятный нос, два маленьких сверкающих серых глаза, близко сидящих под юр нашими бровями, рот с тонкими, сжатыми губами, щеки, провалившиеся от постоянных дум и аскетической жизни, — все это так неприветливо. Он живет на вершине какой-то горы Разума, до которой не добраться простым смертным. Иногда я думаю, что он немного сумасшедший. Например, этот странный аппарат, который он соорудил… но я буду рассказывать все по порядку, и вы судите сами.
Я опишу наше путешествие с самого начала.
«Стратфорд» — отличное, предназначенное для морского плавания, маленькое судно, специально приспособленное для своей задачи. Оно водоизмещением тысячу двести тонн, у него большая, широкая палуба, и оно снабжено всевозможными приспособлениями для измерения глубин, для ловли рыбы неводом, для драгирования и для укрепления сетей по бортам корабля. У него, конечно, имеются сильные паровые вороты для подъема неводов, и множество других разного рода машин, из которых одни достаточно знакомы, другие — совершенно неизвестны мне. Ниже устроено очень удобное помещение с хорошей библиотекой для наших специальных занятий.
Еще до отплытия за нами установилась репутация таинственного судна, и я скоро убедился, что — не без оснований. Наши первые действия были довольно заурядные. Мы прошли к Северному морю и закинули раза два наши невода. Но так как средняя глубина здесь немногим больше шестидесяти футов, а судно наше предназначалось для работы на очень больших морских глубинах, нам это показалось простой потерей времени. Во всяком случае, кроме обычной рыбы для стола, акулы, медуз и некоторых отложений дна — обычной аллювиальной глинистой грязи, мы не-извлекли ничего такого, о чем стоило бы писать домой. Потом мы обошли Шотландию и двинулись к югу, к нашему нынешнему месту крейсирования, которое находится между Африканским материком и Канарскими островами. В одну безлунную ночь мы едва не сели на мель в Фуерт-Эвентура, но, за исключением этого, наше путешествие прошло без всяких приключений.
Втечение этих первых недель я попробовал сблизиться с Маракотом. но это было не так просто. Прежде всего — он самый занятой и рассеянный человек в мире. Вспомните, как вы улыбнулись, когда он дал мальчику у подъемной машины пенни, уверенный, что он в автобусе.
Половину времени он совершенно погружен в свои мысли и едва ли замечает, где он находится и что делает.
Во-вторых, он скрытен до последней степени. Он беспрерывно работает над какими-то бумагами и картами, но сейчас же убирает их, когда я вхожу в каюту. Я твердо уверен, что у этого человека на уме какой-то тайный план, и пока нам еще предстоит зайти в какой-нибудь порт, он будет тщательно скрывать его. Вот впечатление, какое я вынес, и оказалось, что и Биль Сканлан того же мнения.