Миракулум 2

Тавиар помедлил.

– Смотря, какой союз ты имеешь в виду.

– Мужчины и женщины. Союз любви.

В затянувшемся молчании они долго смотрели друг на друга. Тавиар, наконец, начал говорить, - негромко, но так отчетливо, что каждое слово впечатывалось в сердце Эски всеми интонациями голоса.

– Представь себе двух людей... одного происхождения, одной веры, одного возраста, одного положения. Разве придет тебе в голову недоуменный вопрос: а почему же они не любят друг друга? Просто потому, что не любят. Любовь не рождается из равенства, похожести или выгоды. Они могут сопутствовать и способствовать ей, но не породить.

– Так что же ее рождает?

– Сердце.
– Обронил Тавиар даже слишком небрежно. Но продолжил уже так, что не оставалось сомнений, с какой значимостью он говорит.
– Помысли на мгновение, что я влюблен. Что я люблю некую женщину... ее голос ничем не отличается от иных голосов, но я с замиранием слушаю его. Ее черты безыскусны, но я любуюсь ими. Я вижу насквозь ее душу, едва посмотрю в глаза. Я счастлив, когда она рядом, и разве какие-то различия, если бы они были, способны лишить меня этого счастья?

– Нет...
– чуть ли не со слезами прошептала Эска и одним шагом преодолела расстояние между ними, примкнув поцелуем к его губам.

Тавиар уронил дагу, и обнял девушку. Эска безошибочно поняла, что он говорил о ней. Он ее любит! И как было преподнесено это признание! Не размыкая объятий, он поцеловал ее в шею, и нежно прижал к себе.

– Я надеюсь, - опасливо усмехнулся он, - что это не из-за моей схожести с...

– Нет. Тысячу раз нет, ты даже можешь больше не беспокоиться об этом!

– Правда, могу?

– Да.
– Эска решилась на большую ложь.
– Рыс больше его не любит. Ее грызет чувство вины, но не любви! Теперь даже немыслимо спутать наши чувства. Никак!

– Откуда же такой переворот?
– Спросил Тавиар, и объятия его застыли.

Эска, упоенная собственным счастьем, решила уверить его в этом окончательно, чтоб не оставалось сомнений.

– Она любит другого, - Илиана. Или даже не любит, не знаю, а просто спит с ним, почти каждую ночь, и перед самим балом... если б ты знал, в какой развратный наряд он после этого ее вырядил!

Оружейник отшатнулся от нее. Даже оттолкнул. Эска, готовая уже посмеяться над его необоснованными страхами за сравнение с Аверсом, оборвала улыбку, с испугом глядя в его лицо. Оно было белым, и мертвым. Он смотрел на девушку так, будто она только что, обнимая его, всадила под лопатку, в спину, все ту же дагу. И теперь он отступал к двери, пораженный ее предательством.

– Тавиар, ты что?

Эска так ничего не понимала.

– Уходи, Эс.
– Сдавленно произнес он.

– Что случилось?

– Уходи, прошу тебя.

– Тавиар...

– Ты знаешь, где выход...

Эска снова попыталась приблизиться к нему и обнять, но он схватил ее за плечи и вывел в коридор. Потом довел до поста охраны и в полном молчании, без объяснений, выставил на улицу. Дверь закрылась, и Эска в растерянности стала смотреть на ручку и замочную скважину главного входа. Только что она была осчастливлена взаимностью, кинута в огонь ответного чувства, и вдруг... холодность и даже грубость!

Безнадежно простояв около двери еще несколько минут, в надежде, что оружейник одумается, вернется и все объяснит, Эска пошла домой.

Отчего ее жизнь так рухнула? Что пробежало между ними? Ведь она уверила его, что она не думает о нем, как Рыс об Аверсе, ее любовь, это ее любовь, и ничья больше!

Ночью, в своей комнате, Эска сидела на подоконнике и смотрела на ночной город. Внизу был двор, деревья, за ними открывалась небольшая панорама проспекта и далекие красивые огни центра. Старинные архитектурные постройки по ночам освещались специальными прожекторами для того, чтобы ими можно было любоваться всегда, в любое время суток.

– Ты чего не спишь, Эс?
– Заглянула мама. Хотя у Эски в комнате не горело даже светильника.

– Не могу уснуть, - горько ответила девушка.

– Расскажешь мне?

Мама никогда не полезет в душу с расспросами, если этого не хотят. И если бы дочь ответила "нет", то она бы ушла, не настаивая на откровенности. За это Эска была благодарна маме стократ.

– Нет, мам. Да я сейчас уже лягу.

– Ложись, милая, обязательно.

Но Эска не легла. Она слышала потом, как родители с утра завтракали и уходили на работу, как один раз звонил телефон. Потом пошел настоящий осенний дождь, и Эска заметила, какая все-таки была разница между вчерашней еще летней погодой и теперешней серостью...

Оторвав себя от подоконника, она пошла умылась, и посмотрела себе в глубоко запавшие глаза.

– Какая же я дура... Как же я могла не увидеть этого раньше?

Эске казалось, что с той самой секунды, как она все поняла, она постарела на несколько лет. Мир почернел. Пора было ставить на всем точку. Навсегда. Окончательно.

У оружейной лавки она появилась так рано, что та была закрыта. Последний раз она здесь, - все скажет! На стук открыл Сомрак. Видимо, он ничего не знал, потому что на его лице не было никакого выражения, кроме привычного недовольства.

– Снова хочешь отправиться?
– Спросил он, пропуская ее внутрь.

– Я хочу поговорить с вашим сыном.

Тавиар уже сам вышел. Он даже таким, - с ледяным безразличием в лице, с каменным, неживым взглядом, был Эске дорог. Она вся сжалась, со страданием глядя на него.

– Зачем пришла?

Хозяин лавки, с удивлением посмотревший на сына, так и застыл на месте. А потом с не меньшим удивлением воззрился на девушку.

– За этим?
– Тавиар перегнулся через стойку, и вытащил ее забытый шарф.
– Забирай.

Эска взяла шарф, скрутила свои слезы, одновременно скручивая мокрый зонт.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– О чем?

– Мне нужно с тобой поговорить.

У Тавиара было дрогнули брови, даже ожесточив его лицо, но он больше не стал выставлять ее за дверь. Обратился к Сомраку:

– Отец, - как когда-то с нажимом произнес он, - ты можешь нас оставить?

Сомрак ушел.

– Говори.

– Я поняла, Тавиар, - начала Эска с болью, - что ты ее любишь...

Оружейник схмурился, и хотел сказать что-то, но она опередила: