Мириад островов

Звонко щёлкнул пружиной, почти незаметно убрал в запазушные недра.

— Орри, насчёт возмещения — спросишь, сделаешь? Бери у меня в сундуках, что потребуется. Не жалей. Хватит, надеюсь?

Энрике услышал:

— Не утруждайте себя, сэнья. Дворянчик был кругом холост и вообще нарывался. Разве метрескам соблаговолите кое-что подарить.

Тело закутали в старую занавеску и волоком потащили из залы.

Как-то постепенно и понемногу вслед за ним повлеклись остальные. Осталось трое: Орри, Барбе, с печалью взиравший на бренные останки виолы, и сама Галина.

— Не думаю, что сэнье приличествует избавляться от ношеного, — проговорил морянин, крутя «столовый прибор» в длинных по-обезьяньи пальцах. — Четыре продажных девки не получили от убитого никакой мзды.

— Мне не жалко. Только распорядись уж сам. Копии ключей от скарба у тебя точно есть. Ты лгал мне, что клинок не боевой?

Непередаваемое по силе и оттенкам выражение мелькнуло на тёмном лике:

— Не хочу лгать нисколько. Мясо на блюде режут именно таким ножом, не очень длинным. Но теперь я понял. Сэнье не следует расточать своё достояние так рьяно, ибо последуют и другие случаи. Она прирождённая убийца: предчувствует нужное время и место, использует первое, что легло в руку, нападает внезапно. По наитию выбирает самый надёжный удар: в основание черепа, пересекающий позвонки. В душе не раскаивается — лишь телесно. Пристально глядит на обычай и приходит к выводу, что плата всё покроет. Она права, это я ошибаюсь: троица в одном — не для защиты. Мне следует поискать для сэньи Гали лучшее оружие.

И в конце пространной речи удалился.

— Орихалхо говорит по делу, — тихонько заметил Барбе тому в спину. — Я всё ожидал, что вас вырвет. Смотрите — вам надо переодеться в лучшее. Брызги на исподнем.

Галина опустила глаза. По всему жарсе шла дорожка алых капель и пятен, особенно ярких на белом: немного на груди, больше всего на нижних юбках.

Тут случилось как раз то, чего от неё ожидали. Расторопный Барбе еле успел подставить миску с какими-то объедками.

— Жаль, сэниа послала своего слугу куда подальше, — с юмором заметил певец, обтирая Галине рот. — Зрелище неплохое.

— Наказание мне. Прав Орри. Слишком просто… слишком отделалась…

— А, вы об инциденте. Сразу видно, откуда вы родом. В Рутении слишком много нагораживают вокруг насильственной смерти — а какая из них естественна, спрашивается? Да, забываю спросить: отчего Орри называет сэнию неравновесно? «Вы» в обмен на «ты»?

Галина кое-как повторила. Что одновременно «вы» и «ты» употребляют люди одного пола и это почти одно и то же. Что «идут на вы» также враги и редко — совсем незнакомые, но «вы» также необходимо, если мужчина говорит с чужой госпожой и хочет над собой поднять. Но что в знак особого уважения она может это местоимение вернуть.

— Хм. Странно титулует и ещё удивительней объясняет. Впрочем, нюансы вежливости меняются в зависимости от обстоятельств. С этим согласованием лиц и чисел так же сложно, как с японскими поклонами: каждый смотрит одним глазком, не глубже ли поклонился его коллега и когда можно синхронно выпрямиться. Да! Долго ли вы в пути?

Галина рассказала.

— С Орри что-то не так, как мне сначала показалось. Не гневайтесь, милая сэния, но имеется маленькая неувязка, личная тайна, лежащая на поверхности. И если вы её не заметили и регулярно повторяете ошибку, то и мне не след учить. Это как тайна исповеди, понимаете?

— Не очень. Фу, Барбе, теперь мне бы наряд сменить и помыться. В гостинице ведь нет бани? А как в городе?

— В городе имеется неплохая. Проводить, чтобы вам не тратить время?

— Будьте добры. И… знаете что? Не хочу траура. Впору сжечь все… всё это. Вы бы не могли…

— Сходить и взять у Орихалхо? Принести в ваши комнаты, сэния?

— Да, а то в таком виде мне за эти стены не выйти. А ему скажите, если спросит, отчего распоряжаетесь…

Тут Галина помедлила, решаясь:

— Скажите, что я разрешила вам проехать в моей карете часть пути.

«Потому что я и раньше нехило побаивалась Орри, а теперь боюсь уже конкретно».

— Я… что же, я польщён. Тем более что у меня нет особых планов.

— А были?

Он усмехнулся:

— Можно сказать. Искать хороший учёный монастырь или смотреть университет. Теперь вот — добывать новую музыку.

«Как Орихалхо мне — новое оружие».

Спустя некоторое время Барбе постучал в дверь комнаты.

— Вот, примите. Надеюсь, подобрал не так уж плохо. По незнанию пришлось расшить уже все ларцы.

Через порог он не переступил: опустил прямо на пол рыхлый тюк, завёрнутый в старое покрывало.

Наверное, самое незамысловатое из платьев: Галина в своё время упросила отца потратиться только ради забавы. Безыскусно прямой покрой, ворот в виде прямого разреза от плеча до плеча, некрашеный шёлк с мягким зеленоватым отливом. Местный продавец хвалился, что между греной и грежей, то есть яйцами шелкопряда и пряденой тканью, стоят только крученые нити. Если учесть, что русское «грежа» означало как раз нить, то есть шелк-сырец, шуточка выходила ещё та.

К этому «флёр-тюник» полагался тот палантин, который Галина уже взяла наизготовку, однако Барбе, не зная того, откопал нечто гораздо более древнее: жёсткую парчовую пелерину с капюшоном и узкий пояс, набранный из массивных серебряных звеньев. И в придачу — крошечные сандалии из позолоченной кожи, совсем ей незнакомые. В каком потайном углу отыскал?

Она снова закрыла дверь, поспешно сбросила с себя опозоренное, обтёрлась влажной тряпкой и набросила поверх бандье и келота новый наряд. Обулась, подпоясалась, накрылась парчой, подвесила на поясе гребень. Готова.

— Пойдёмте, Барб.

В Лутении бани были устроены почти на образец римских терм: открытая колоннада второго этажа — для освежающих прогулок, — два отдельных зала, в мужском — общий бассейн, в женском — несколько огромных каменных ванн и подобие ручья из подогретой воды, струящегося по узкому наклонному ложу. Отец не позволял ей плескаться в общем корыте, да и не очень-то хотелось: вид голых бабских телес отпугивал напрочь.

В захудалом портовом городке невозможно казалось ожидать чего-то лучшего. Однако после того как они с Барбе хорошо попетляли по кривым улицам, мостовая которых заросла травой, чернозёмом и навозом, а над мостовой угрожающе нависали днища балконов и вторых этажей, из глаза упёрлись в низкий фасад с двустворчатым порталом и довольно изящными, хоть и подслеповатыми оконцами по обоим его сторонам. Затянуты оконца были цельными роговыми пластинами с узором, а на дверях стоял явный швейцар.

— Чтобы кому не надо внутрь не заглядывал, — пояснил Барбе. — Сэния позволит за себя заплатить? Сущие гроши.

Что-то он вложил в ладонь привратника — ражего субъекта в красно-чёрной ливрее. Тот распахнул одну створку и пустил их в просторные сени.

— Что угодно — общий зал или кабинет? — спросил некто, завернутый в чалму и махровый халат, очевидно, распорядитель. — Кабинет остался всего один — на две персоны.

Барбе чуть нахмурился, объяснил:

— Сэния, в зале вполне пристойно — занавеси вроде ширм опускаются до самой воды, если захотите. Но в кабинете чаще спускают воду и моют. Я могу не заходить внутрь.