Мировой порядок

В изложении своих представлений о фундаменте международного мира Рузвельт даже заходил дальше Вильсона. Выходец из академических кругов, Вильсон в построении международного порядка исходил из философских, по существу, принципов. Пришедший в Белый дом из водоворотов американской политики, где корыстные интересы переплетаются с манипулированием, Рузвельт возлагал немалые надежды на умение управлять людьми.

Таким образом, Рузвельт выразил убеждение, что новый международный порядок будет выстроен на основе личного доверия:

«Тот вид миропорядка, которого мы, миролюбивая нация, обязаны добиться, должен существенным образом опираться на дружественные отношения между людьми, на знакомства, на терпимость, на подлинную искренность, добрую волю и честные намерения».

К этой теме Рузвельт вернулся в 1945 году в своей четвертой инаугурационной речи:

«Мы усвоили ту простую истину, которую высказал Эмерсон: «Единственный способ иметь друга – быть другом самому». Мы не обеспечим продолжительного мира, если будем относиться к нему с подозрением, недоверием и страхом».

Когда во время войны Рузвельт общался со Сталиным, он на практике придерживался этих убеждений. Столкнувшись со свидетельствами нарушений Советским Союзом соглашений и антизападной враждебностью, Рузвельт, как сообщается, заверял бывшего посла США в Москве Уильяма К. Буллита:

«Билл, я не спорю с Вашими фактами; они точны. Я не спорю с логикой Ваших рассуждений. Просто у меня есть предчувствие, что Сталин не такой человек… Полагаю, если я дам ему все, что я, наверное, могу дать и не попрошу у него ничего взамен, то, noblesse oblige, он не будет пытаться ничего аннексировать и станет работать на благо мира и демократии».

Во время первой встречи двух глав государств [108] в 1943 году в Тегеране, где проходила конференция союзников, Рузвельт вел себя соответственно своим заявлениям. Когда Рузвельт прибыл в Тегеран, советский лидер предупредил его о нацистском заговоре, о котором узнала советская разведка и который угрожает жизни президента, и предложил ему расположиться в хорошо укрепленном комплексе зданий советского посольства, утверждая, что в американском посольстве менее безопасно и находится оно слишком далеко от предполагаемого места проведения заседаний конференции. Рузвельт принял советское предложение, отказавшись переезжать в расположенное неподалеку английское посольство, чтобы не создалось впечатление, будто руководители Великобритании и США что-то затевают против Сталина. Более того, в дальнейшем на совместных встречах со Сталиным Рузвельт демонстративно поддразнивал Черчилля и в целом старался показать, будто между ним и британским лидером существует некая разобщенность.

108

По прилете Рузвельта в Тегеран Сталин заявил, что советская разведка раскрыла нацистский заговор – операцию «Длинный прыжок», ставившую целью убить Черчилля, Рузвельта и Сталина во время их встречи на высшем уровне. Члены американской делегации питали серьезные сомнения относительно истинности советского заявления.

Непосредственной задачей было определить концепцию послевоенного мира. По каким принципам будут строиться отношения мировых держав? Какой вклад потребуется от Соединенных Штатов Америки в разработку и обеспечение международного порядка? Будет ли Советский Союз умиротворен или перейдет к противодействию? И какой облик приобретет мир, если эти задачи будут успешно выполнены? Будет ли мир зафиксирован документом или это будет некий процесс?

Геополитическая задача, вставшая в 1945 году перед американским президентом, была не менее сложной, чем любая другая, с которой ему пришлось иметь дело. Даже жестоко пострадавший от войны Советский Союз мог стать препятствием на пути к построению послевоенного международного порядка. Его размеры и размах завоеваний опрокинули баланс сил в Европе. А его идеологическая суть ставила под сомнение легитимность любой западной институциональной структуры: отвергая все существующие институты как формы незаконной эксплуатации, коммунизм призывал к мировой революции, чтобы свергнуть правящие классы и установить власть тех, кого Карл Маркс называл пролетариями всех стран.

Когда в 1920-х годах большая часть первых коммунистических восстаний в Европе была разгромлена или лишилась поддержки у «священного» пролетариата, Иосиф Сталин, непримиримый и беспощадный, обнародовал доктрину о построении «социализма в одной стране». За десятилетие чисток он устранил остальных лидеров, совершивших революцию, и провел, в основном за счет мобилизованной рабочей силы, наращивание промышленного потенциала России. Стремясь отклонить надвигающийся с запада нацистский шторм, в 1939 году Сталин подписал договор о нейтралитете с Гитлером, разделивший Северную и Восточную Европу на советскую и германскую сферы влияния. Когда в июне 1941 года Гитлер все-таки напал на Россию, Сталин вспомнил о русском национализме, вернул его из идеологического небытия и провозгласил «Великую Отечественную войну», соединив коммунистическую идеологию с оппортунистическим обращением к русским имперским чувствам. Впервые за годы коммунистического правления Сталин воззвал к русской душе, которая создала русское государство и защищала его на протяжении веков, невзирая на тиранию властителей, иноземные вторжения и разграбления.

Победа в войне поставила мир перед вызовом со стороны России, аналогичным тому, который встал после Наполеоновских войн, только на сей раз кризис был острее. Какова будет реакция раненого гиганта – который потерял по крайней мере двадцать миллионов человеческих жизней и у которого треть западной части огромной территории опустошена войной – на открывшийся перед ним политический вакуум? Ответ можно было получить, внимательно изучив заявления Сталина, но во время войны большинство разделяло иллюзию – которую Сталин старательно поддерживал, – что он скорее обуздывал коммунистических идеологов, а не подстрекал их.

Глобальная стратегия Сталина отличалась сложностью. Он был убежден, что капиталистическая система неизбежно порождает войны; следовательно, окончание Второй мировой войны в лучшем случае будет означать перемирие. Он считал Гитлера пусть своеобразным, но типичным представителем капиталистической системы, а вовсе не ее аномалией. После поражения Гитлера капиталистические государства остались противниками, что бы там ни говорили или даже ни думали их руководители. Вот как Сталин презрительно высказался о лидерах Великобритании и Франции 1920-х годов:

«Говорят о пацифизме, говорят о мире между европейскими государствами. Бриан и Чемберлен лобызаются… Это все пустяки. Из истории Европы мы знаем, что каждый раз, когда заключались договоры о расстановке сил для новой войны, они, эти договоры, назывались мирными. Заключались договоры, определяющие элементы будущей войны…» [109]

В рамках сталинского мировоззрения решения определялись объективными факторами, а не личными взаимоотношениями. Таким образом, добрая воля военного времени была «субъективной», и на смену ей пришли новые обстоятельства, обусловленные победой в войне. Целью советской стратегии было добиться максимальной безопасности перед неизбежной решающей схваткой. Это означало продвижение границ безопасности России как можно дальше на запад и ослабление стран за пределами этих границ безопасности с помощью коммунистических партий и тайных операций.

109

Политический отчет Центрального Комитета XIV съезду ВКП(б) 18 декабря 1925 года. Цит. по: И.В. Сталин. Соч. Т. 7. М.: Госполитиздат, 1952, стр. 274. (Прим. перев.)

Пока шла война, западные лидеры отказывались признавать оценку подобного рода: Черчилль – поскольку ему необходимо было идти в ногу с Америкой; Рузвельт – потому что он защищал «генеральный план» по обеспечению справедливого и прочного мира, который, в сущности, был кардинальным изменением того, чем являлся европейский мировой порядок, – и он бы не одобрил ни систему баланса сил, ни реставрацию империй. Официальная программа Рузвельта требовала правил для мирного урегулирования споров и параллельно – усилий великих держав, так называемых «четырех полицейских»: Соединенных Штатов Америки, Советского Союза, Великобритании и Китая. Возглавить выявление нарушений мира должны были главным образом Соединенные Штаты и Советский Союз.

Чарльз Боулен, тогда – молодой сотрудник дипломатической службы и личный переводчик Рузвельта на встречах со Сталиным, позднее ставший архитектором американской политики холодной войны, – порицал Рузвельта за «американскую уверенность в том, что собеседник – «хороший парень», который станет отвечать вам честно и прилично, если вы отнесетесь к нему должным образом»:

«Он [Рузвельт] считал, что Сталин видит мир примерно в том же свете, что и он, и что враждебность и недоверие Сталина… связаны с пренебрежением, с которым к Советской России в течение многих лет после революции относились другие страны. Он не понимал того, что в основе неприязни Сталина лежали глубокие идеологические убеждения».