Миры Королева (Вся серия с 1-13 книги)
Шрифт:
характерное, ни на что не похожее синее марево, юноша остановился, присел на
корточки и вытащил из-под комбинезона плоскую коробку спасательного пакета.
Потянув за кольцо, он разорвал тонкий металл крышки и высыпал на снег
содержимое: коробка должна была послужить котелком. В топливе он не нуждался
– в комплект пакета входила широкая плоская свеча с тремя фитилями, на
которой можно было вскипятить воду. Юноша вытащил из кармана широкий длинный
нож с потемневшей от старости костяной рукоятью, порылся
на снегу предметов и подбросил на ладони миниатюрное огниво из легкого
серого сплава. Держа огниво над свечой, он резко провел по нему лезвием
ножа. Сноп искр, ярко вспыхнув в надвигающейся тьме, с первой попытки
воспламенил один из фитилей. Остальные юноша разжег крохотным клочком
бумаги. Затем он пробил ножом наст и набрал полную коробку снега. Поставив
ее на железные борта свечи, юноша вздохнул и отрешенно подумал о том, что в
ближайшие дни ему следует держаться на одном бульоне - его должно хватить
надолго. Свеча, как он помнил, горит десять часов, а полная коробка от
спаспакета закипает за пятнадцать минут...
Свой третий рассвет он встретил с последним кубиком бульона. Свеча почти
выгорела, лишь на самом донышке виднелся тонкий слой искусственного жира.
Щеки молодого человека, покрытые густой многодневной порослью, запали, в
глазах появился лихорадочный блеск загнанного зверя, но он продолжал
двигаться - почти машинально, как сомнамбула. Он знал: если не врет компас,
то к концу светового дня на горизонте появится бескрайний лес, который
обеспечит его топливом. По мере движения к югу мороз слабел, и если в первую
ночь он почти не спал, отчаянно пытаясь согреться в своем тонком полимерном
мешке, полностью исключающем рассеивание тепла его тела, то теперь уже можно
было не бояться замерзнуть.
И все же нагрузка - а юноша шагал все в том же выматывающем темпе, что и
в первый день, - и истощение уже дали о себе знать. Все чаще он стал
погружаться в странное, полубессознательное состояние, напоминающее грезы
зеленого дыма. В эти минуты (а может быть, часы?) перед ним вставали картины
давно забытого детства, и он, смеясь от счастья, вспоминал аромат тысяч
цветов в отцовском саду. Несколько раз ему привиделась девушка, которую он
любил когда-то, еще совсем мальчишкой. Тогда она казалась ему недостижимо
прекрасной и, увы, такой взрослой; разница в возрасте не позволила ему
побороть смущение, и он только провожал ее жарким взглядом пылающего юнца.
Теперь она шагала рядом с ним, ее переливчатый смех звенел в его ушах, и он
начинал идти еще быстрее.
Отрезвляла его лишь усталость да тупая, сводящая с ума боль в желудке.
За несколько часов до заката юноша разжевал первый из трех пакетов,
наполненных приторно-сладкой смесью из молока и перетертых орехов. Запив
скудный обед глотком арры, он достал компас и тревожно поглядел вперед.
Горизонт,
изрезанный туманными контурами холмов, оставался все таким жебелым, как три дня назад.
Арра взбодрила его. Юноша набрал полную пригоршню снега, с силой растер
им лицо, слизал с ладони остатки и вновь двинулся на юго-восток.
Через час, торжествуя, он вышел к берегу неширокого ручья - впереди, в
начавшей мутнеть дали, черно-серой стекой высились очертания могучих
деревьев; он преодолел смертельную ледяную пустыню, и теперь его ждал путь
через тайгу. Юноша почти бегом спустился к затянутой льдом речке и, спеша и
не пробуя перед собой лед, двинулся к манившему его призраку леса. Впереди
было топливо, а может быть, еще и пища. Царство ветров, белая пустота
остались за спиной, теперь ему казалось, что с усталых плеч свалилась тяжкая
ноша. Рифленые подошвы сапог заскользили по слегка подтаявшему льду, но
путник не обратил на это внимания, близкий призрак спасения придал ему сил.
Покатый берег ручья, кое-где поросший еще редким кустарником, был близко,
совсем, близко: в это мгновение правая нога юноши за что-то зацепилась, он
почувствовал, что теряет равновесие, и лед под ним, скрежеща и протестуя,
разошелся... нога по бедро ушла в ледяную воду. Юноша закричал. Его крик был
слабым, как стон умирающего. Он лег на лед и принялся, извиваясь,
вытаскивать начавшую неметь ногу. Он напряг все свои силы, рванулся и с
ужасом увидел, как ныряет в полынью выпавший из кармана компас...
Задыхаясь, падая и поднимаясь вновь, бежал он к лесу. Когда его грудь с
треском взломала кустарник опушки, юноша медленно повалился на землю. Он
лежал, пытаясь хоть как-то восстановить сбитое дыхание и понимая, что, если
сейчас - вот прямо сейчас он не поднимется и не разведет огонь, встать ему
уже не суждено, С протяжным стоном юноша поднялся на ноги и принялся ломать
сучья для костра. Острым клинком он срубил несколько тонких веток, кое-как
поломал их об колено, но тут силы вновь оставили его. Он опустился на мягкий
влажный снег. Из его груди с хрипом вырывались прозрачные облачка пара.
Кресало воспламенило бумагу, но влажное дерево долго не хотело
разгораться - измученный беглец решил уже, что развести спасительный костер
ему так и не удастся. Все же, изведя несколько драгоценных клочков бумаги,
он добился того, что над самыми тонкими веточками появились сперва робкие,
затем все более густые струйки дыма. Он был спасен.
2
- Мы так толком и не познакомились, майор. Я знаю о вас только то, что
ваша фамилия, кажется, Огоневский и вы - из отделения общей хирургии.
- Огоновский, можно просто Андрей. Да-да, именно так, в славянской