Миры Роджера Желязны. Том 17

— Я доктор Фауст, — сказал Мак. — Что вас беспокоит?

— Я один из богатейших людей в этом мире, — произнес умирающий негромко. Но этот голос так привык басисто греметь, что и сейчас доля его энергии сохранилась — и частички пыли в свете ближних свечей запрыгали от содрогания воздуха.

Хорошенькое начало разговора! Но Мак уже немного набил руку в общении с сильными мира сего, стал тертым калачом и не дал себя смутить.

— А я, — сказал он, — один из самых дорогих лекарей в этом мире. Стало быть, это большая удача, что мы встретились.

— Как вы намерены лечить меня? — пророкотал Медичи так властно, что боль в его теле, заслышав такие повелительные интонации, на время испуганно притихла.

Мак знал, что вылечить больного проще простого — достаточно влить в горло Медичи содержимое пузырька, полученного от Мефистофеля. Но было бы глупо не поводить Лоренцо за нос: кто выложит состояние за одну склянку эликсира? Нет, снадобье следует оставить для финального акта излечения, а начать с эффектных и длительных процедур, которые, по мнению Галена и прочих медицинских светил, составляют основу излечения. И процедуры должны быть как можно более впечатляющими.

— Для начала нужна ванночка из золота, — изрек Мак. — Притом из золота самой чистой пробы.

Он сказал это неспроста — ему вдруг пришло в голову, что золотая ванночка пригодится ему самому в качестве трофея, если события повернутся совсем худо. Можно только диву даваться, какие бывают озарения в драматические моменты!

— Принести! — велел Лоренцо слугам.

Те забегали, засуетились. После небольшой заминки, пока искали ключ от сундука с золотой утварью, золотая ванночка была принесена вместе с алхимическими веществами, затребованными Маком.

Алхимические компоненты нашлись сразу — Лоренцо, меценат и поэт, был к тому же заядлым коллекционером и не чужд ученым опытам; у него имелась алхимическая лаборатория, оборудованная по последнему слову этой науки. Один перегонный куб чего стоил — произведение искусства из сверкающего стекла и начищенной до сияния бронзы! А печь творила такие чудеса, что Мак мог только гадать — отчего с таким оборудованием и во всеоружии знаний Лоренцо сам не сумел вылечить себя.

Мак расставил колбы и горелки и готовился начать магические действия, когда раздался стук в дверь и в комнату решительным шагом вошел Фра Джироламо Савонарола — самый знаменитый нищенствующий монах своей эпохи.

Монах-проповедник, о котором судачила вся Италия, был высок и бледен как призрак. Он впился в Лоренцо Медичи горящим взглядом и произнес:

— Мне сказали, что вы желали меня зачем-то видеть.

— Да, брат, — произнес Медичи. — Я знаю, наши взгляды во многом расходятся, но мы оба согласны в том, что Италия должна быть крепкой державой, лира — твердой валютой, а клирикам пора умерить их алчность. Я хотел бы исповедоваться вам и получить отпущение грехов.

— Сделаю это с превеликой охотой, — сказал Савонарола, доставая из-за пазухи свиток пергамента, — но лишь после того, как вы подпишете документ, по которому все ваше движимое и недвижимое имущество перейдет благотворительному фонду, организованному мной. Все ваши богатства будут розданы бедным.

Он проворно подскочил к постели, быстро наклонился и положил развернутый свиток перед слезящимися глазами Медичи. Это проворство было нехарактерно для тощего, изнуренного лихорадкой Савонаролы. Распрямляясь, он невольно охнул от боли. Бедняга страдал от множества болезней — в том числе и от гнилых зубов, и никакие молитвы не спасали его.

Медичи внимательно прочел документ, подозрительно щурясь на каждое слово.

— Брат, — наконец произнес он, — ты предлагаешь суровые условия сделки. Я готов щедро одарить церковь, но и о родственниках не могу не позаботиться.

— О них Господь позаботится, — сказал Савонарола.

— Боюсь, у Господа дел невпроворот, он может и забыть о моих родственниках, — твердо возразил Медичи.

— Полагаю, я готов начать лечение, — ввернул Мак, замечая, что новый пришелец оттесняет его на задний план.

— Подписывайте документ! — выкрикнул Савонарола. — Признайте себя великим грешником!

— Я решил, Джироламо. Я поговорю с Господом напрямую. А тебе ничего не скажу!

— Я монах, слуга Господень!..

— Ты полон суетного тщеславия и гордыни, — сказал Медичи. — Можешь идти к черту! Фауст! Начинай лечение!

Мак поспешно достал склянку со снадобьем и попробовал вынуть пробку. Но это оказалось делом сложным и долгим — пробку придерживала проволочка, такую не открыть без щипчиков. А какие щипчики в ту эпоху, когда не существовало стольких полезных вещей — в том числе и циркуля!

Тем временем Медичи и Савонарола громко пререкались, слуги робко жались по углам, снаружи доносился колокольный звон… Наконец пробка поддалась, Мак торжествующе хмыкнул и повернулся в сторону Медичи, который за секунду до этого как-то странно замолчал на середине фразы.

То, что Мак увидел, ошеломило его. Лоренцо Медичи лежал неподвижно, с отвисшей челюстью. Его глаза слепо смотрели в пустоту — казалось, они все еще слезятся, уже подернутые молочной пеленой смерти.

Умер?!

— Вы не смеете, не смеете! Не подкладывайте мне такую свинью! — бормотал Мак, дрожащей рукой вливая содержимое пузырька в приоткрытый рот Медичи. Жидкость пузырясь выливалась обратно. Великий тиран был мертв, окончательно и бесповоротно.

Слуги беззастенчиво костерили горе-лекаря, и их крики мешались с проклятиями, которыми осыпал покойного Савонарола, потрясая рукой с неподписанным документом. Мак то бочком-бочком, то пятясь поспешил вон из комнаты и, оказавшись в коридоре, вприпрыжку понесся прочь.

Шагах в ста от палаццо он внезапно остановился — с ощущением, что забыл внутри что-то важное. Ах, черт! Золотую ванночку со страху позабыл прихватить! У Мака хватило отваги повернуть назад, но куда там — его подхватила, завертела в водовороте и поволокла прочь праздничная толпа флорентийцев — крутом хохотали, визжали, улюлюкали, горланили псалмы с интонациями непристойных песен. Приближался момент сожжения вещей в пламени очистительного костра, и весь город ополоумел в ожидании великого события.

Глава 6

Толпа мчалась к центру города, гулко стуча башмаками по булыжнику мостовой. Повсюду царила самая праздничная атмосфера. Множество пьяниц успели уже хорошенько набраться и дремали под деревьями или в арках подъездов. Детей было видимо-невидимо, они весело резвились и упивались всеобщей суматохой. Все лавки были для безопасности не просто закрыты — даже двери в них были заколочены досками. Позвякивали копыта лошадей под стражниками в сверкающих доспехах и ало-черных кафтанах, и Маку приходилось время от времени вжиматься в ближайший дверной проем, чтобы его не раздавили.