Мишень для Слепого

Маленький телевизор «Сони» стоял на старой тумбочке в самом углу мастерской, и его не сразу можно было заметить – естественно, когда он не был включен.

Но вот засветился экран. Ничто так не раздражало Глеба, как реклама, навязчивая и глупая. Среди рекламных роликов лишь изредка попадались стоящие, способные вызывать улыбку или желание приобрести рекламируемые товары. Обычно реклама оказывала на Сиверова действие, прямо противоположное тому, на которое рассчитывали ее создатели. Стоило ему посмотреть рекламу чая, кофе, шоколада, как напрочь пропадала охота их покупать. Глеб был из тех людей, которые любят сами принимать решения и не терпят над собой никакого диктата. Памперсы, кофе, жевательная резинка, шоколадные батончики… С неестественной скоростью сменялись кадры, за которыми звучали деланно восторженные голоса.

«Реклама – не жизнь, а ее суррогат», – подумал Сиверов, но выключать телевизор не спешил, именно реклама могла помочь ему избавиться от всяческих сомнений.

После изображения коробочки тампонов «Оби» на экране возникла голубая заставка с циферблатом часов.

Нервно, как показалось Сиверову, дергалась секундная стрелка. Минутная же как будто навечно замерла неподалеку отделения, обозначающего двенадцать часов.

Выпуски новостей тоже очень часто производили на Сиверова удручающее впечатление. Нет, он не считал, что тслеведущие врут, они говорили правду. Но только не всю, утаивая самое основное и главное.

Политики встречались, общались, жали друг другу руки, подписывали протоколы, договоры, заявления.

Давали обещания и клятвы своим избирателям… Но самое главное, понимал Сиверов, остается за кадром. Точно так же, как остается спрятанной в корпусе часов пружина, приводящая весь механизм в движение. Говоря с экрана о дружбе, о добрососедстве, политики умалчивают, о чем на самом деле велась речь за закрытыми дверями. Эти переговоры обычно напоминают торг на базаре: мы вам, вы нам. И это еще хорошо, если партнеры разговаривают на равных. Чаще же всего один из них припирает другого к стенке, выставляя ему счета за оказанные услуги. Затем вновь участники переговоров выходят под блики фотокамер, под софиты телеоператоров и с радостными улыбками сообщают, что встреча прошла в дружественной обстановке.

«Что ж, таковы законы жанра, – подумал Глеб Сиверов, – нельзя же раздражаться из-за того, что и комедия, и высокая трагедия мало походят на жизнь с ее зачастую скучной и однообразной повседневностью».

Иногда он знал подоплеку событий, иногда догадывался о ней. И тогда увиденное на экране телевизора казалось ему плохо сыгранной пьесой. Хотя исполнители, как правило, были классными, владели актерским мастерством, умели держать паузу, изображать искренность чувств.

Кончились сообщения о политике, и настало время криминальной хроники.

И вдруг Глеб встрепенулся. Ему, будто он смотрел видеомагнитофон, а не телевизор, непроизвольно захотелось нажать на клавишу, чтобы остановить картинку на экране, уж очень знакомым было место, откуда журналист вел передачу. Несколько раз приходилось Сиверову бывать во дворе, где жил генерал Потапчук, но впервые он видел этот двор на экране телевизора.

Телерепортер говорил о том, что москвичи уже привыкли к взрывам в столице и относятся к ним довольно сдержанно, воспринимая как неизбежное зло – такое же, как молния, ливни и другие стихийные бедствия.

«…Но обычно взрывают машины, – говорил журналист, – лифты, как правило, используют для того, чтобы расстреливать жертвы. А вот в этом доме случилось по-другому. Мина была укреплена в кабине лифта…»

Дверь подъезда на экране открылась, и Сиверов увидел развороченную шахту лифта. Лохмотья оградительной сетки, свернувшиеся в спирали обрывки тросов.

«Нет, – стал успокаивать себя Сиверов, – если бы в лифте погиб генерал Потапчук, этот сюжет ни за что бы не показали по телевидению. Хотя… – засомневался он. – Времена теперь другие. Канал-то частный».

Но репортер тут же развеял его сомнения, сообщив, что в лифте погибли мужчина, его жена и мать; грудной ребенок, находившийся в лифте со своими родными, чудом уцелел. Показали и фотографии погибших, сделанные при жизни. Миловидная молодая женщина и ребенок у нес на руках, на заднем плане муж со своей матерью. Затем журналист стал излагать собственную версию, что, возможно, этим террористическим актом пытались убрать только мужчину – довольно крупного бизнесмена.

«Но это только версия, причем, одна из версий, – сделал уточнение журналист, интригански понизив голос. И Сиверов уже догадался, о чем тот сейчас скажет. – В этом доме живет немало высокопоставленных чинов из спецслужб, – продолжал журналист. – Возможно, произошла роковая ошибка, и погибли люди, которых никто не собирался убивать».

– Ну вот, Филиппыч, ты и дождался, – сказал Глеб, выключая телевизор.

Теперь-то он был убежден в том, что покушение готовилось на генерала Потапчука.

«Но, возможно, – вновь засомневался Сиверов, – хотели напугать. Хотя вряд ли. Тот, кто убивает, наверняка хорошо знает свою жертву, а Потапчук не из тех, кто может испугаться. Скорее наоборот – обозлится и станет действовать с удвоенной силой».

Глеб предполагал, что Федору Филипповичу доложили о том, что агент Слепой уже в Москве, и генерал, не исключено, появится на мансарде с минуты на минуту.

«Он приехал бы раньше, но решил дать мне возможность немного отдохнуть».

У Глеба даже не было сил выбросить из фильтра кофеварки использованный кофе, и он насыпал свежий порошок поверх спитого. Налил в резервуар минеральной воды из бутылки и щелкнул кнопкой кофеварки – тут же раздался звонок в дверь, будто это Глеб включил его.

Сиверов открыл дверь. На пороге стоял Федор Филиппович Потапчук, более мрачный, чем обычно. Его бледное лицо было поцарапано. Пропустив гостя через порог, Глеб закрыл дверь и подал генералу руку.

– Телекамеру тебе надо поставить, – проворчал генерал, сбрасывая плащ, – а то смело распахиваешь дверь, не зная, кто за ней стоит.

Сиверов пожал плечами.

– Чужие сюда не ходят.

– А если кто-нибудь узнает, где находится твоя мастерская?

– Такого быть не может.

Сиверов провел гостя в комнату и усадил в кресло, где совсем недавно сидел сам.

– Рад видеть вас целым и невредимым, Федор Филиппович.

Глеб, не дожидаясь, пока вся вода из резервуара через фильтр протечет в колбу, налил кофе.

Потапчук угрюмо спросил:

– Знаешь уже?

– По-моему, никто из этого и не собирался делать большой тайны.

– Откуда узнал?

– По телевизору показали.

– Хороший источник информации для тайного агента, – натянуто рассмеялся Потапчук, прикладываясь к чашечке с кофе.

Его седые усы окунулись в напиток, и на них заблестели золотистые капли. Носовым платком генерал промокнул губы и покачал головой.

– Видимо, черная полоса пошла в моей жизни. Впору идти в церковь и ставить свечку.