Мисс Исландия
Шрифт:
Подруга поворачивается и идет ко мне.
— Помнишь, Гекла, как мы с тобой катались на коньках? Ты впереди, я за тобой, сквозь лед пробивались пучки желтых травинок. Тогда еще не приехала бригада прокладывать электролинию и все было впереди.
Она опускается на стул и смотрит на свои руки, на открытые ладони.
— Сегодня утром в окно подвала проник первый луч солнца за пять месяцев. Перед тем как уйти, я недолго посидела с лучом на коленях, с ладонями, полными света.
Птицы заполняют озеро, и уже недолго ждать, когда день сравняется с ночью.
Когда я возвращаюсь домой, поэт
Главная новость дня: прилетела ржанка…
Он выключает радио и хочет знать, где я была.
— У Исэй.
Он садится.
— Мы не можем больше так жить. Варить картошку в той же кастрюле, что и рыбу.
Говорит, что скоро освободится комната с мини-кухней. Что можем также снять двухкомнатную квартиру.
— Нам нужно жилье, которое ты сможешь сделать уютным. Обеденный стол и скатерть. Что ты на это скажешь, Гекла?
Я стою у окна, черный дрозд, умывшись в желобе, чистит перья, крылья как сложенный зонтик.
— Мы могли бы поехать на автобусе на Полятинга и несколько дней пожить в палатке у озера. Заниматься тем, что делают все влюбленные пары, — предлагает поэт.
Он смотрит на меня.
— Мы могли бы даже заказать такси. Я бы взял напрокат палатку с резиновым дном и спальники, покупали бы еду и напитки в «Вальгалле». Могли бы обручиться.
Он задумывается.
— Я бы, вероятно, смог снять летний домик. Мы сидели бы бок о бок и писали, читали, вдыхали запах растений. Ты могла бы ходить по воде. Как это тебе, Гекла?
Ночью я встаю и вставляю новый лист в каретку.
Я, Гекла Готтскальксдоттир, прошу уволить меня из ресторана отеля «Борг» по причине недостойного поведения клиентов мужского пола, которые мешают моей работе и личной жизни.
На следующий день я пришла в «Борг» в лосинах с заявлением об уходе.
— Мир не такой, каким ты хочешь его видеть, — говорит метрдотель. — Ты женщина. Смирись с этим.
Затем иду в дирекцию отеля и прошу выдать мне зарплату за последнюю неделю.
— Я ждала, что ты устроишь скандал, — признается Сирри. — Откажешься обслуживать клиента или выльешь кофе из кофейника на господ за круглым столом.
Она стоит на тротуаре и курит.
— Ждала, что тебя уволят, потому что у тебя свое мнение и никакой услужливости. Но не того, что ты вернешь фартук. Обычно слишком гордых девушек выгоняют.
— Ко мне приходил поэт, — сообщает подруга. Она сидит напротив меня и кормит дочку. Я пью кофе.
— Старкад?
— Да.
Я пригласила его войти, налила кофе. Он был ужасно удручен, но заметил, что у нас красиво. Подошел к картинам, внимательно их рассматривал. Долго держал в руках фотографию, где мы с тобой у стены овчарни.
Он посмотрел на Торгерд и сказал: понимаешь, Исэй, я ведь совсем не знаю Геклу. Затем спросил, не собираешься ли ты от него уходить.
Она в нерешительности, смотрит мне в глаза.
— А ты действительно собираешься?
— Да.
Подруга вытирает ребенку рот, снимает слюнявчик и опускает дочку на пол. Она делает несколько шагов, везя за собой трактор.
— Йон Джон прислал мне билет. Я поплыву на «Гуллфоссе».
Она наливает кофе в чашки.
— В следующем году в твоей жизни произойдет то, что изменит твои представления о мире, а у меня все останется по-прежнему. Только нас будет четверо. Ты стояла под дрожащей листвой бука и вдыхала
его аромат, сквозь листок ты смотрела, как светит солнце, возможно, встретилась глазами с совой. Ты в кофте на пуговицах, в руке держишь пальто.Она приносит кофейник и снова наливает в мою чашку.
— Ты уедешь, а я останусь и буду надеяться, что продавец завернет рыбу в стихи или роман с продолжением.
Она встает и идет за дочерью, которая уже придвинула стул к серванту и собиралась на него влезть.
— Скоро фермеры у нас на западе начнут жечь прошлогоднюю траву, в воздухе запахнет дымом, останется выгоревшая земля. А когда меж дней не будет ночи, родится ребенок.
С моря приходят черные тучи и быстро рассеиваются. Навстречу им летит птица. К вечеру тучи замедляют движение.
— Ты от меня уходишь?
— Да.
— И когда уезжаешь?
— Завтра вечером.
— Ты уезжаешь, а перелетные птицы прилетают, — говорит поэт.
Он смотрит на меня.
— Я узнал о тебе еще до того, как мы познакомились. Следил за тобой. Впервые увидел тебя у «Мокко», я сидел в кафе, а ты стояла за окном с чемоданом. Ты открыла двери, оглядела зал, словно кого-то искала, затем снова закрыла. Как будто передумала. Я вышел за тобой и долго смотрел тебе вслед. Ты меня не заметила. Еще один раз видел тебя идущей по улице с высоко поднятой головой, ты была в клетчатых брюках и ступала твердой поступью, словно знала, чего хотела. Я пошел за тобой, но ты меня опять не заметила. Заходила в три книжных магазина, смотрела книги, листала их, но ничего не купила. Затем вошла в кафе, села за столик рядом с темноволосым мужчиной. Я его не знал. Все смотрели на тебя, но ты не обращала на это никакого внимания. Ты смеялась. Я решил, что это твой парень. С ним ты была не такой, как со мной. Я тогда подумал, что хотел бы иметь девушку, чтобы вместе смеяться. Проводил вас до дома. Навел справки, выяснил, что ты работаешь в «Борге». Поспрашивал также о твоем друге, мне сказали, что он не по женской части.
Некоторое время поэт молчит.
— Я поставил перед собой цель увести тебя у него, но мне это не удалось.
Говорю поэту, что переночую у Исэй.
— Обычно весной мама проветривает одеяла. Но тебя тогда здесь не будет.
Когда я прощаюсь, поэт вручает мне маленький продолговатый сверток и просит открыть на борту «Гуллфосса».
— Ты веришь в себя, даже если больше никто в тебя не верит. И это восхищает меня в тебе, Гекла.
Он протягивает мне руку, тут же ее убирает и отворачивается.
— Мне никогда не попробовать шведский стол на «Гуллфоссе», — говорит моя подруга. — У них каждый день украшенный лимоном лосось, заливное из палтуса, зеленый горошек, белые тканевые салфетки, вечером горячая еда, датская и немецкая, с горящими бенгальскими огнями, вставленными в грудки куропатки и стейки турнедо. Там на столах флажки с фирменным знаком компании Eimskip, за капитанским столом женщины в длинных платьях и с ниткой жемчуга на шее, на палубе перед курительным салоном каждый вечер танцы. Все пьют женевер и имбирный эль. Затем корабль накрывают волны, и все страдают морской болезнью, потому что в открытом море все равны. Я знаю женщину, которая работала на «Гуллфоссе», она рассказывала, как трудно держать серебряный поднос в качку, что ей приходилось и роды принимать, и обряжать покойников. Напиши мне, расскажи обо всем, Гекла.