Мистер и Миссис

чтобы кое-что проверить.

Я не знаю, кто мой доктор. Я даже не знаю, где я. Я смотрю на своего мужа.

– Ты сможешь всё это достать? – спрашиваю я, зная, что он это сделает.

– Я разберусь с этим, - отвечает он уверенно, и я не могу не почувствовать холод в его

словах, что меня немного насторожило.

– Отлично. Почему бы тебе не отдохнуть, а я вернусь утром? – на этом доктор уходит.

– Я, ах … - мне вдруг становится неловко. – Я не знаю твоего имени, - наконец

выпаливаю я и смотрю на него сквозь ресницы.

Он поднимает стул, который уронил до этого, поправляет его и садится рядом со

мной. Наклонившись, он снова берёт меня за руку и подносит к губам. Этот милый жест

заставляет меня улыбнуться. Я не могу мыслить ясно рядом с ним. Он словно заполняет всё

пространство, но, возможно, мне это только кажется. Сейчас я не в состоянии ясно мыслить.

– Филипп, - отвечает он, прижимаясь губами к моей руке. И на секунду я чувствую,

как его язык скользит по моей руке, словно он дегустирует меня, но это ощущение исчезает

прежде, чем я успеваю это осознать.

– Филипп, - повторяю я его имя, откинувшись на кровать, и мои глаза начинают

закрываться. – Пожалуйста, только не оставляй меня. Без тебя так одиноко, - бормочу я,

когда проваливаюсь в сон, ощущая, как его вторая рука ложится на мой живот.

– Мы больше никогда не расстанемся, - отвечает он мрачным голосом, когда я

полностью отключаюсь.

ГЛАВА 7

Филипп

Я запускаю руку под одеяло, а затем под её больничный халатик, и накрываю своей

ладонью её животик, в котором уже пинается малыш. Я закрываю глаза и делаю глубокий

вдох, пытаясь убедить себя, что всё в порядке.

Когда я был в тридцати минутах езды от места, откуда Молли связывалась с Синди,

мне позвонили и сообщили, что она в больнице. Из того, что я услышал по телефону, до

того, как линия оборвалась, я понял, что случилось что-то серьезное. Но я пытался не думать

об этом, отказывался верить, что с ней что-то произошло, когда я, наконец-то, нашёл её

после всех этих месяцев поисков.

Она собиралась вернуться в город. Возможно, и не к нам домой, а к Сидни, и она

прекрасно осознавала, что не ступит и шагу в Нью-Йорке без моего ведома, ведь я сразу

узнаю об этом. Я помчался бы к ней в ту же секунду.

Дальше — все как в тумане. Когда я влетел в больницу, требуя, чтобы меня пустили к

ней, они пытались удержать ее подальше от меня. Им повезло, что она находилась в

больнице, иначе я бы к черту сжег здесь всё дотла, чтобы доказать серьезность своих

намерений.

Потребовалось не много времени, чтобы они поняли, в чём дело, и поменяли свое

отношение. Я не люблю воздействовать на людей властью и деньгами, но в этом случае я

просто не мог не воспользоваться этим. Не было ни одной гребаной вещи, которую я бы не

сделал, чтобы добраться до нее.

Потом, когда они сказали мне, что с ней все будет в порядке, я почувствовал, будто

камень с души свалился. Я вытерпел достаточно и потратил все силы, так что мне нужен

перерыв. Затем он снова бросил бомбу: «И, что касается ребёнка», - сказал врач. Назойливый

шум в моих ушах был настолько громким, что я уже не слышал, о чём он говорил дальше. Я

должен был попросить повторить его это снова.

Если бы я не сидел, то уверен, что свалился бы на пол. Ребёнок. Это слово продолжает

вертеться в моём сознании. Если что-то случится с нашим ребёнком, это уничтожит Молли.

Это то, в чём я могу быть точно уверенным.

Я потираю выпуклость, чувствуя её ровное дыхание.

Я до сих пор помню тот день, когда Молли сказала мне, что ей нужна семья. Сначала

я просто хотел её. Но мысль о том, что она будет беременна моим ребенком, заставила слова

сорваться с моего языка. Я ответил, что тоже хочу ребёнка. Изначально я хотел привязать её

к себе любыми способами. Если бы у нас был малыш, я бы всегда присутствовал в её жизни.

Я был бы привязан к ней навсегда. Чем больше она говорила об этом, представляла или

мечтала, тем сильнее мне хотелось этого. Больше, чем что-либо. Это стало ещё одним

способом пробуждения меня к жизни.

Я должен был быть с ней. Каждый вечер ложиться в постель, обнимая её маленький

круглый животик и чувствовать, как он растёт каждый день. Мы оба этого хотели, и то, что

она сделала, не имеет никакого смысла. Я не знаю, почему она сбежала, и вот, встретившись

с ней теперь, всё равно не могу этого узнать. Она ничего не помнит.

Это слишком больно. Она смотрела на меня с такой большой любовью, когда

проснулась. Как будто я снова был её миром. Такое беспредельное доверие читалось в её

взгляде, пока она ждала, когда я отвечу на её вопросы. Но у меня не было ответов. Я не знал,

где она жила, с кем, или даже как сводила концы с концами.

Поднимаясь со стула, я вытаскиваю руку из-под одеяла, затем наклоняюсь и целую её

живот.

– Не переживай, сыночек. Я не позволю твоей маме никуда убежать, - шепчу ему.

Даже не знаю, это обещание или предупреждение для Молли.

– Я никуда её больше не отпущу. Она вернётся в мой дом и в мою кровать, хочет она

того или нет. Ей крупно повезёт, если я не привяжу её к себе. Мне должно быть стыдно за

эти мысли, но я не чувствую никакой вины. Ни капельки. Она сломала меня, и весь тот

контроль, все усилия, которые я прикладывал, чтобы не задушить ее, уничтожены. Всё

разбито на миллион осколков, и нет никакого способа вернуть это обратно.

Затем я беру её за подбородок и поворачиваю голову в свою сторону. Она даже не