Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России

Дело в политике вообще. Политикой никто в Советской России не интересуется, она

вызывает отрыжку и отвращение. Ею отравлены все, и как раньше в безбожных

семинариях богословие вызывало скуку и злобу, так и теперь политграмота, вечная

политическая проблема вызывает ту же скуку и протест “всего существа”, как писал один

комсомолец-самоубийца. От политики бегут как от чумы куда попало и более всего по

линии наименьшего сопротивления - в спорт, в шахматы, на зеленое поле проферанса, к

“родной бутылочке с белой головкой”. Те, кто посильнее духом, в ком живет еще

личность, выбирают путь страдания и исповедничества - надевают на шею крест и идут в

храм, теряя тем самым в короткое время советскую службу, профсоюзный билет, а за ним

право на хлеб и кров.

Вот почему в рукописях современных авторов отсутствует не только социализм, но и

политика вообще. Лекция по аграрному вопросу, о рабочем законодательстве, о форме

правления и даже о возможных преемниках большевикам не собрала бы ни одного

слушателя в особенности из среды молодежи.

В центре внимания современного общественного сознания вместо политики вопросы

философии и в особенности - философии истории. Кто только не подходит к этим

проблемам! Если бы не ответственность за судьбу оставшихся там, в России, то здесь

можно было бы привести ряд блестящих имен из самых разнообразных лагерей старой

русской интеллигенции, “ударившихся” в философию истории, о которой они ранее и не

мечтали. Тут и кающиеся социалисты, ищущие “смысл истории” в… метафизике общества

и зовущие к забытой “религии” Мережковского, к его “неохристианству” и соборной

общественности, тут и анархисты, пишущие “мистику истории”, тут и бывший видный

кадет, философствующий о “солидаризме” в истории, тут и бывший толстовец, зовущий

на “Остров достоверности” православия, тут и антропософы, углубляющие Штейнера и

копирующие в реставрационных красках идеал “Государства” Платона, тут и ученые с

именем и без имени, вещающие о диктатуре аристократии мысли, тут и музыканты,

зовущие уйти от цивилизации на стезю странничества в горы или в пустыню, тут и

церковники, выпускающие многотомные сочинения по апокалиптике истории, тут даже и

бывшие коммунисты, каким-то чудом додумавшиеся до “онтологии” революции и

открывающие внутренний смысл ее в… теологических обоснованиях антисемитизма и т.д.

– все наперерыв ищут сокровенного, тайного, внутреннего, первоначального, вечного,

абсолютного, божественного, истинного, словом, одна сплошная “философия”,

“онтология”, “метафизика”, “мистика” и прочие области, вызывавшие раньше у молодых

политических пропагандистов и агитаторов снисходительное презрение и высокомерную

жалость к “реакционному образу мыслей”.

В соответствии с указанными интересами преобразились и комнаты современных

интеллигентов. Вместо Маркса и Энгельса, ставших теперь казенными “царскими”

портретами, висят над письменным столом хотя тоже немецкие, но совсем другие учителя

– Рудольф Штейнер или Гете, вместо Герцена и Чернышевского - Достоевский, вместо

Гаршина и Короленко - Хомяков, вместо Успенского - Константин Леонтьев, вместо

Лаврова и Михайловского - Вл. Соловьев и Н.Федоров, вместо Толстого - Серафим

Саровский, вместо Кропоткина - Карелин, и только один Бакунин продолжает владеть

сердцами в соответствующих кругах, но уже по-новому, и если бы нашелся художник для

его нового портрета, то Бакунин был бы изображен не в обычной своей нигилистической

куртке с открытым воротом, а в черных латах рыцаря с большим крестом на груди.

157

Кое-где можно встретить портреты даже таких почти совсем неизвестных в прежних

демократических интеллигентских кругах русских мыслителей XIX века, как Бухарев и

Несмелов. Но главным властителем дум современной интеллигенции всех возрастов и

всех положений является все же Достоевский, страдальческий лик которого, так

гармонирующий с ликом современной России, красуется везде на самом почетном месте.

Так отражается в звуках творческой мысли падение и гибель в России материализма,

так отходит на задний план позитивизм. Еще одна заметная черта присуща современному

творчеству, характеризующая в свою очередь кризис позитивизма: сама философия, куда

с головой окунулись современные авторы, избегает традиционных форм и

установившихся понятий; создаются, правда, в большинстве случаев весьма незрелые и

чересчур смелые новые “системы” философии, новые понятия, новая терминология.

Авторы избегают писать “исследования”, как будто бы боясь позитивных традиций,

необходимости “доказательства” и скучной работы над источниками, они пишут свою

“независимую” философию, выбирают новые темы, избегая писать о чем-то, трактуя что-

то, непосредственную данность нового опыта.

Все это производит отчасти неблагоприятное впечатление “ученичества”, с научной

точки зрения бездоказательности и незрелости, преждевременного “дерзновения”,

позерства, гордости и т.д., и вместе с тем свидетельствует о стремлении освободиться от

каких-то старых изжитых пут гносеологии, дать нечто совсем свое, не только

оригинальное, но и как продукт непосредственного внедрения в тайны смысла, в новые

мироощущения.

Кризис позитивизма характеризуется еще одним печальным явлением, перешедшим,

как зараза, от советской действительности и в свободную подпольную мысль. Это -

проникновение лжи в научный позитивный опыт, т.е. то, отсутствием чего русская наука

всегда по праву гордилась.

Ложь позитивного опыта в стиле известного Геккелевского подлога, имевшего когда-то

характер скандала на весь мир, стала в современной “советской” науке едва ли не