Млечный Путь, 21 век, No 2(51), 2025

...Она долго сомневалась, стоит ли переводиться на "Алетейю". Опасалась, что воспоминания о неудачном студенческом романе помешают им с капитаном сработаться. Но уж слишком удачно подвернулась эта вакансия: "Алетейя" отправлялась исследовать метановые озера Титана как раз в то время, когда Майк получил первое назначение на "Гершель" для разведки полярных регионов Сатурна.

Майк светился от радости, узнав результаты распределения. Его ждали три месяца трудной, кропотливой, невероятно интересной работы; его ждали плазменные штормы и ледяные облака, пылающие венцы полярных сияний и до сих пор не разгаданная тайна Гексагона, гигантского шестиугольного вихря над северной макушкой Сатурна. А у Яны не было дурных предчувствий, ничего такого. Только иррациональное, необоримое желание быть поближе к сыну в его первом дальнем рейсе.

Но в космосе "поближе" означает миллионы километров. И когда "Гершель", захваченный гравитационным полем Сатурна, бросил в пустоту сигнал бедствия, "Алетейю" от него отделяли три с половиной часа самого полного хода.

Сейчас расстояние между ними сократилось до каких-то тысяч километров. Но связь с "Гершелем" пропала, и "Алетейя" могла только кружить над кипящим морем облаков, словно кошка, мечущаяся по берегу пруда, где утонул ее котенок.

– Яна, - Андрей наконец-то поднял на нее глаза - красноватые от усталости, с чуть припухшими веками, но невыносимо спокойные.
– Ты знаешь, почему супругам и родственникам нельзя служить в одном экипаже?

– "Во избежание эмоциональных связей, способных повлиять на принятие решений в критической ситуации", - процитировала Яна.

– Каждое назначение на "Алетейю" утверждаю я. Будь у меня хоть тень подозрения, что наши прошлые отношения могут как-то повлиять на меня, - я отклонил бы твою кандидатуру. Именно по этой причине.

Он говорил обстоятельно, ровно, не спеша. Он мог себе позволить не торопиться. У него впереди было восемнадцать часов ожидания спасательного судна. А у Майка времени уже не было. Совсем.

Яна судорожно выпрямила спину.

– Я понимаю. Я... приношу извинения.

– Ты устала. Иди к себе и постарайся отдохнуть. Я сообщу, если будут новости.

– Подожди.
– Яна перевела дыхание - невидимая петля стягивала горло.
– Ты капитан, и ты отвечаешь за меня. За всех нас. Но и ты пойми меня, пожалуйста. Если Майк... если он не вернется - я не смогу. Знать, что я могла спасти его, что я была рядом и ничего не сделала... и жить с этим дальше... Я не смогу. Если ты позволишь мне попытаться - это хоть какой-то шанс. Для Майка. Для меня. Если нет... я лучше выйду в шлюз, чем буду сидеть и ждать, пока мой сын умирает там.

Ей казалось, что она видит его мысли, различает едва уловимую смену выражений на грубоватом рубленом лице - точно тени облаков, бегущие по асфальту в ветреный день. Потом его черты снова застыли, сделались каменными.

– Я проверю твои расчеты, - сказал он, и у Яны что-то разжалось внутри.
– Мне нужен час. Пока я смотрю - ты спишь.

– Но...

– Ты не сменялась четыре вахты. Я не пущу тебя за штурвал в таком состоянии. Один час под "дельтой". Это приказ.

– А потом - пустишь?

Он смерил ее долгим взглядом. Утопил в стол клавишу внутренней связи.

– Ангар? Готовьте "пятерку". Полная заправка, тест-контроль, двойной антирад. Да. Да, второй док. Сорок минут, принято.
– Отключил связь, тяжело сгорбился в кресле.
– Довольна?

Яна сбросила ботинки, забралась на койку с ногами. Подтянула к себе обруч дельта-генератора, висящий в изголовье на гибкой проволочной дуге. Контакты захолодили виски. Она коснулась выключателя, и веки тут же налились свинцом, начали неудержимо слипаться.

Проваливаясь в глухой мрак, Яна ощутила - или это уже приснилось?
– мягкую тяжесть одеяла на плечах и мимолетное прикосновение к щеке.

И тут же в уши впился мерзкий звон зуммера.

Она открыла глаза. Андрей сидел рядом, глядя на нее сверху вниз.

Вопрос замер у нее в горле. Андрей ничего не говорил, только смотрел, и взгляд у него был темный, теплый. Обволакивающий.

Как в тот день, когда они сидели в кафе, прячась от внезапно налетевшего ливня: Андрей в мокрой насквозь футболке, а Яна в его куртке поверх легкого платья - угораздило же ее одеться не по погоде. Над кофейными чашками клубился душистый пар, и Андрей смотрел на нее сквозь прозрачные завитки; смотрел и не отводил глаз, и Яна уже знала, что скажет "да".

Тем вечером они не вернулись в общежитие, а бродили до темноты по старому заросшему парку. Почва под деревьями была сухой, но еще по-весеннему холодной, а куртка, которую Андрей расстелил на траве, - уютной, как одеяло; а Луна - яркой, розовой и такой близкой, будто они уже шагнули за пределы земного притяжения.

...Следующим летом их курс отправили на первые баллистические тренировки, и Яна была втайне разочарована: в жизни невесомость оказалась совсем не такой. Потом она привыкла, но ощущение обмана осталось - как будто ей всего однажды довелось летать по-настоящему.

Она тронула языком сухие, саднящие губы и задала совсем не тот вопрос, что собиралась.

– Ты сердишься, что я ушла?

Андрей молча качнул головой. Яна зажмурилась.

– Я не влюбилась в Ника, - сказала она темноте под веками.
– Не настолько влюбилась. Просто ты... меня слишком сильно тянуло к тебе. Будто комету к Солнцу. Броситься навстречу и растаять. Сгореть.

Он слушал, не перебивая, и Яна была благодарна ему за это. Если бы она сбилась, то не нашла бы в себе смелости повторить.

– Ты всегда был капитаном, даже в Академии. Центром притяжения. Упасть и сгореть - или всю жизнь кружиться рядом, следовать за тобой, дышать тобой... Я испугалась, что не смогу разорвать эту привязь, даже если захочу. Что если не уйду сейчас, мне не хватит сил уйти. Гравитационный капкан, понимаешь? Стоит сократить дистанцию - и останешься навечно прикованной к орбите. Может, я была бы счастлива с тобой, но не была бы свободна. Не смогла бы летать.

Ответа не было. Яна с трудом разлепила веки. Андрея не было; вместо косого потолка над ней нависал огромный экран с бирюзовым шестиугольником. Цифры летели многоцветной вьюгой поперек изображения, облачные завитки кружились в тошнотворном ритме, а Гексагон вдруг мигнул и треснул черной щелью зрачка, превращаясь в исполинский глаз.

Она вскрикнула и проснулась по-настоящему.

Каюта была пуста. Погасший экран чернел на стене - распахнутое окно в пустоту. Яна хлопнула себя по запястью и подняла трясущуюся руку к глазам. Вгляделась в мерцающие цифры на часах.

И закричала еще раз.

***

В рубке стояла напряженная тишина, если не считать звуков работающего оборудования - таких привычных, что сознание их отсекало. Яна переступила через порог и уцепилась за поручень, чтобы не упасть. Голова была тяжелой, а ноги ватными, как после наркоза.