Мне его подарили! Дом-портал 2

– Мы были бы рады занять три места рядом в конце автобуса, - Эстон кивнул водителю, странно, что взятку не дал, - С какой стороны будет солнце?

– С правой по ходу движения.

– Тогда мы займем левый ряд. Благодарю вас.

Как-то так получилось, что я оказался зажат между этими двумя - Эстоном и Альером. Сергей верещит в конце очереди, настаивает на том, чтоб его посадили рядом со мной и в начале автобуса. Я даже отсюда слышу голос прокурора.

– Посадить?
– деликатно спросил он очень убедительным тоном.

– Я передумал, - тут же отошел от автобуса Сергей.

– Тем Денис, садись ближе к окну. Статистически это самое безопасное место в автобусе. Чуть выше висит молоток. В случае аварии им всегда можно воспользоваться. Альер, полагаю, тебе будет приятно сесть в центре. Дорога чудесная, мы поедем к озеру через дикий лес.

Благодарю тебя за заботу, Эстон.

– Не стоит.

Мы расселись по местам. Эстон и Альер весело шутят, папа сверкает глазами с соседнего ряда, делает знаки, чтоб я пересел к нему.

– Вы решили навредить своему сыну?
– оскалился Эстон.

– Чего?

– Вы заняли место на солнечной стороне, мой пасынок там перегреется, ему засветит в глаза солнце. Нет, это совершенно исключено.

– Тебя не спросили, - отец перегнулся через ручку сидения. Казалось, вот еще секунда и будет драка. Но нет, Эстон просто улыбнулся.

– Вам стоит лучше заботиться о сыне. Если нам откажут в этой поездке, придётся добираться на машине. Тем Денис будет расстроен. Вы еще больше опозорите его в глазах всей школы, - отчим обвел выразительным взглядом помятую куртку папочки.

– Это гадёныш стащил у меня всю приличную одежду!

– Не стоит обвинять моего пасынка в краже. Это может дорого обойтись, - чуть не по слогам ответил папочке Эстон.

– Я думал, это хлам, - опять соврал я, - Вот и выкинул. Бабушка давно просила помочь ей с уборкой.

– Выпороть тебя мало! Ты хоть знаешь, сколько стоили эти вещи!
– плечо Альера рядом со мной будто бы превратилось в бетонную глыбу. Он словно собрался ринуться в бой, а пока пересел так, чтоб заслонить собой меня от отца.

– Не смей угрожать моему пасынку! Элегантная рука Эстона легла на плечо Сергея. Я не знаю, что именно он сделал, жест казался дружеским, вполне обычным. Но в глазах папы я прочел настоящий ужас. Он чуть приоткрыл рот, будто хотел закричать. Но Эстон уже убрал руку.

– Никогда не смей угрожать. Тем Денис – моя семья. И я умею ее защищать. Ясно?

– Да, - просипел отец.

Он вдруг показался мне растерянным, испуганным. Стало его жаль. Искренне жаль, точно так же как жалко побитую дворнягу у рынка. Только что она бросалась тебе вслед, норовила хорошие брюки порвать. Ты хотел ее пнуть, да побольнее, камень бросить. Ну хоть что-нибудь сделать. И вот ее подопнул другой, вроде и не сильно. А дворня уже лежит в луже, визжит. И сердце так щемит противно, что ты несёшься к прилавку, сам покупаешь сардельку бездомной собаке, чтоб утешить. Она щурится, не верит счастью, но угощение с земли берет, сверкая тощими ребрами, бедолага. И нужно идти, возвращаться домой, садится обедать, учить уроки. А сердце где-то там осталось, на рынке, рядом с этой побитой несчастной собакой.

Вот и с отцом также, сидит напротив, голову опустил, весь жалкий такой, в старой замызганной куртке, с синяком под глазом, который я же ему и поставил. Еще неизвестно, что ему сделал Эстон. Папа рукой плечо трет украдкой, морщится очень. И мне так гадко, будто это я виноват во всем, что случилось. И вправду ведь виноват. Зачем гадости делал? Но папа первый начал. Хотя, что это меняет. Как мама говорит – нужно уметь всегда себя вести достойно, не опускаться до уровня идиотов. Может, она права? Не уверен, но мне сейчас так стыдно перед отцом.

Эстон рассказывает о местах, мимо которых мы проезжаем. Альер его охотно слушает. Дворцы, купола, кованые ограды, музеи – всё, как всегда. Разве это может быть хоть кому-нибудь интересно? Нет, ну пушки еще ничего – их хоть потрогать можно, а все остальное? Золотые шпили, например. Торчат, как антенны, нет в них никакого смысла, зачем строили – тоже не ясно. Чтоб попонтоваться? Так странные понты. Один царь хвастается перед предками, кто в итоге оставит большее наследство потомкам.

Глава 24

Альер

Я пытаюсь насладиться поездкой, кратким путешествием в другой мир. Мог ли я раньше мечтать о подобном? Нет, так далеко мало кому из магов удавалось забраться. Весь этот мир полон чудес. С одной стороны ко мне жмется юноша, он нахохлился совсем как воробей, смотрит перед собой, вместо того, чтоб наслаждаться видом блистательного города.

Сколько он знал эпох и времен. Эстон говорит нарочито мягко, спокойно и довольно подробно рассказывает об истории удивительного мира, в котором родился и вырос тем. Я с большим вниманием слушаю, пытаюсь запомнить эти подробности, гул голосов рядом немного мешает. Кто-то проходит по узкому проходу, как будто учитель, детям велят снять с себя головные уборы, расстегнуть куртки. Я пытаюсь найти в экипаже детей, но вокруг только юноши. Тонкие, словно молодые олени, с едва наклюнувшейся щетиной.

Девушки тоже есть, но их мало, да и одеты они совсем по-мужски. Ни на одной нет юбки, только штаны. Мы выкатили за город, здесь кругом один и тот же вид – сплошь лес, изредка его разрежают деревни. Эстон умолк. А я? Я наконец смог погрузиться в свои мысли.

Кто мне Эстон? Соперник? Конкурент? Друг? Союзник – вот то самое верное слово По всему видно, что он меня едва терпит, но очень старается быть дружелюбным, вежливым, оказывает поддержку, будто бы я теперь и не раб. Как же я отвык за последние дни своей жизни от столь привычного прежде обращения! Какое счастье вновь очутиться в обществе аристократа, пусть ненадолго, но ощутить себя равным ему. И все же, я помню, как он мне угрожал там, у школы, как выудил из меня обещание поддерживать мир в гареме.

И вновь волна ярости вскипает в душе! Эстон меня и соперником своим не считает, лишь постельной прихотью своей жены. И я не представляю, какую власть надо мной ему дала метка эльтем на запястье. Темная роза стремится распустить лепестки на угольно черной коже красавца-дроу. Моя Диинаэ наградила соперника этой меткой.

Тем Эстон холит и лелеет свой знак, отнюдь не рабский, как на мне самом. Он обводит лепестки розы пальцем по кругу, будто бы прихотливо ласкает женщину, ее нежное тело. Мою женщину, ту самую, о которой мечтаем мы оба. Я с омерзением представляю пышную церемонию их брака, знать, которая была на нее приглашена в качестве гостей, слова клятвы, прикосновение Диинаэ к запястью своего жениха. Эльтем меня предала, не стала думать о моих чувствах, не посчитала для себя важным чувства своего раба. Особенного, как говорит Эстон.

Я сгораю от ревности, ярости и стыда. Едва могу терпеть мягкий взгляд Эстона на себе. Знаю, точно знаю, что он обо мне думает, кем считает. Вещью, не больше. И я готов отказаться теперь от эльтем, не хочу ее знать. Лучше умереть с достоинством, чем быть никем. Я просто не могу представить, как посмотрю в глаза Эстона, если мы с ним столкнемся в особняке, возле спальни Диинаэ. Не смогу склонить головы, не смогу и держать спину прямо. Даже не любовник, прихоть жены, так он меня назвал при директоре лицея.