Многоножка
Шрифт:
– Да хоть бы и тайком, но… бегать? Ковылять скорее.
Задира Робби какое-то время молча вёл тележку вперёд, прежде чем сказать:
– Раньше ты себе таких фраз не позволяла.
– Каких? – удивилась Тамара, задрав голову и глядя на Задиру вверх тормашками.
– Вот именно таких. С каких это пор ты ковыляешь?
– Ааа… – Тамара задумалась, взглянув на голубую прореху в облачном небе.
Помолчала, а потом ответила:
– Да с детства, наверное.
День ещё вчера обещали тёплый, подумалось ей. Но уже полдень, а тепла – совсем капелька, и то оно исходило скорее от Задиры, нежели от солнца.
Они
Тамаре не нравилось думать о подобном. Ещё и слова Веника и мамы о том, что она инвалид, совершенно выбили её из колеи.
«Ин-ва-лид…» – прошептала Тамара одними губами, глядя в пустоту. Слово было желтовато-зелёным и противным. Пахло чем-то жёстким и одновременно податливым. Звучало чем-то непреклонным и обязательным. Слово будто бы знало, что всем так хочется избежать его, и именно из-за этого никому не давало спуску. И из-за этого становилось ещё вреднее.
Трости, костыли, коляски, протезы… Тамаре случалось видеть людей со всем этим в руках, но они – люди! – в большинстве своём выглядели очень старыми и будто бы поломанными. И бабушка часто рассказывала про таких людей. А однажды один хирург и вовсе Тамаре про «аппарат Илизарова». Из-за этого она ещё какое-то время не могла спокойно спать, представляя в костях собственных ног железные штыри…
– Эй, Робби… – сказала Тамара негромко.
В этот момент Задира вырулил со дворов к длинной, плавно петляющей дороге, уходящей вниз. По ней иногда проезжали редкие машины.
– Чего тебе, Многоножка?
– Вот ты как считаешь… я инвалид? – спросила Тамара, не глядя на Задиру.
– Ты чего вдруг? – тот настолько опешил, что остановил тележку. Пассажирку слегка качнуло вперёд.
В этот момент по дороге перед ними проехал пожилой человек на длинном и неуклюжем велосипеде с огромными колёсами.
Тамара приподнялась на руках, обернулась и поглядела на Робби. Одетый в чёрную шапку и тонкие очки, слегка небритый и полноватый, он долго смотрел на неё, прежде, чем сказать:
– Держись крепче. Прокатимся.
Робби вывел тележку на середину дороги. А затем, медленно набирая скорость, начал толкать её вперёд. Вскоре дребезжащая железная повозка разогналась под напором Задиры и понеслась, летя мимо гаражей, домов и припаркованных машин. На каждой небольшой выбоинке тележка подпрыгивала, а листья из неё сыпались в разные стороны, оставляя за собой причудливый след.
Тамара, у которой от страха перехватило дыхание, схватилась за железные бортики.
– ЙЕЕЕЕЕЕЕЕЙ!!! – крикнула она, ловя лицом и ртом холодный встречный ветер. Сердце её замирало от восторга и радости, от стелющейся под кривыми колёсами неровной дороги и скорости – самой настоящей скорости!
Они пронеслись мимо того самого велосипедиста, который проводил их молчаливым изумлённым взглядом и исчез где-то позади.
Когда впереди в сотне метров них вырулила машина, Робби что-то неразличимо
крикнул и резко увёл тележку в сторону. Та по инерции проехала ещё немного, а затем колесо её застряло в небольшой ямке – и, кажется, не выдержав, отлетело, потому что стальная нога заскребла по асфальту.Так их поездка завершилась.
Они стояли в тени маленького двора, накрытого сверху листвой деревьев. Наглые ветви заглядывали прямо в окна четырёхэтажного дома – наверное, в тёплое время года птицы позволяли себе вить гнёзда даже на подоконниках.
Задира Робби вытер пот со лба, шумно дыша.
– Ну и какой ты… инвалид после этого, а? Видела, как неслись? Велосипед обогнали…
Тамара похлопала глазами, а затем рассмеялась и захлопала в ладоши.
– Ты такой чудила, Робби! За это я тебя и обожаю! Может, всё-таки пойдёшь в «Стаккато»? Вон ты какой выдумщик, точно от тебя там польза будет.
Робби лишь покачал головой.
– Говорю же: нечего мне там делать. Кстати насчёт него… Выбирайся давай, погнали. Накаталась.
– Ага, дай мне пару часов…
Как только Тамара снова оказалась на ногах и, постучав Стикером по асфальту, опёрлась на него, они с Робби медленно зашагали в сторону её дома, оставшегося в самом начале подъёма – и немного дальше.
– Так что ты говорил насчёт «Стаккато»?
– Ааа… Да я, в общем, опросил своих знакомых, и есть у Сэта один паренёк на примете, который не против податься в актёры… Вам всё ещё люди нужны?
– Конечно! А что он за паренёк?
– Мне откуда знать… Сэт же с ним знаком, не я.
– Тогда скажи ему, что мы готовы его принять! В смысле, скажи Сэту, чтобы он сказал тому парню, что…
– Да-да, я понял.
– А сегодня он сможет?
– Смотря, как пройдёт связь. Я не уверен, но, может быть, придёт… Слушай, не смотри на меня так. Я же говорю: знаком с ним Сэт, а я про него почти ничего не знаю.
– Ладно-ладно, убедил…
– Слушай. Ты всё-таки колени-то побереги, ладно? – сказал ей Робби. – Твой «Стаккато» это и правда здорово. Ты чертовски повеселела за эту неделю. Но доктор фигни не скажет, сама ведь понимаешь.
– Угу… – кивнула Тамара. – С тобой бывало что-то такое? Что… появляется в твоей жизни, и тебе уже всё равно – ноги болят, или руки. Тебе просто хочется быть с этим, и тебя тянет к нему. Бывало?
Робби хмыкнул.
– То, что ты описала – чистой воды влюблённость.
Тамара аж покраснела, поняв, что так оно и есть.
– Думаешь, это ненормально?
Задира лишь покачал головой.
– Нет, отчего же. Думаю, это замечательно.
Действие 6. Не бойся, Многоножка!
– Щас надену это пончо, и с тобой, урод, покончу…
– Это не пончо, придурок, это шаль.
– Ну ты, фраер, достукался…
Тамара не ожидала застать кого-то дома в такое время – но неожиданно застала своего старшего брата, Егора.
Он был худощавый, долговязый, склеенный не из костей (как все худые люди), а будто бы из кусков сухого мяса. И давным-давно уже куда-то уехал – но вот теперь зачем-то вернулся, и смотрел из коридора на Тамару и стоящего позади неё недоумевающего Задиру с сердитым недоумением.