Мода на невинность
Шрифт:
Клавдия Степановна Молодцова мыла полы в коридоре. Она с любопытством взглянула на меня и елейным голоском спросила, вполне ли я осознаю, что делаю, и не лучше ли дождаться тетушки, ибо тот человек может появиться в любой момент... В маленьком городке ничего невозможно скрыть, а уж ближайшие соседи знали теперь мою историю во всех подробностях.
– Вот вы моете полы, и мойте себе дальше, – ледяным голосом прервала ее Инесса. – Она сама способна за себя постоять. Лучше бы за Аким Денисычем следили...
Молодцова побледнела от ненависти и ничего не ответила.
На крыльце сидел Филипыч и читал газету.
– Добрый день, девочки... Оленька, а ваши фиалки у меня завяли.
– Черт, как они
– Чего ты на Молодцову накинулась, она и так несчастная...
– В первую очередь она делает несчастными других. Старая сплетница.
Я вдруг подумала, что Молодцова в свое время небось попортила немало крови Инессе, когда появились на свет Борис и Глеб.
– Ты... – нерешительно начала я.
– Нет, это ты прости меня! – Она засмеялась и стала прежней Инессой, бесшабашной и легкомысленной. – Эти люди способны кого угодно довести... постарайся не быть такой.
– Обещаю. – Я хотела броситься ей на шею, но какая-то глупая стеснительность на меня вдруг напала. Я ее обожала...
В центре Тишинска мы зашли в небольшое кафе и выпили по чашечке кофе. Здесь было много людей, и мне уже надоело оборачиваться.
Мы поболтали с Инессой о том о сем, потом она предложила отправиться с ней в редакцию.
– Посмотришь, что я еще умею делать, не только одежду показывать...
Это было прекрасное предложение, но я вдруг отказалась. Мне так хотелось быть сильной, так не хотелось, чтобы и меня Инесса считала «душевным инвалидом», что я сразу придумала себе дело.
– Пойду в библиотеку, – сказала я. – Марк обещал сегодня новые поступления.
– А не боишься одна? – хитро прищурилась она на меня.
– Нет, что ты!
Она ушла.
На соседней улице за мной увязался Костя, но первый раз я не почувствовала раздражения от его навязчивого преследования, он показался мне почти другом, хотя и не решался подойти ближе.
В библиотеке я взяла Рембо и Вийона – это тоже в своем роде было протестом (никакой русской страдательной лирики, никакой достоевщины!), и демонстративно уселась в скверике напротив. Было тихо и тепло, гудели шмели над клумбой, и сладко пахло цветочной пыльцой... В кустах стоял Костя и сосредоточенно крутил фигуру из проволоки.
Я читала и одновременно думала об Инессе, и мысли о ней придавали мне уверенности и азарта. Как она хороша, а раньше, в юности, это вообще было что-то сумасшедшее! Там, на старой фотографии, которую она мне показала несколько дней назад, была изображена не девочка, не девушка, не женщина и вообще не человек – а нечто сверхъестественное, инфернальное... Ах нет, инфернальное – это словечко как раз из русских романов прошлого века, где герои до самой смерти оплакивали потерю своей невинности, – к моей подруге это нельзя было применить, она ничего не теряла, она только нашла. Эти длинные тяжелые волосы, огромные черные тени под глазами... почему черные, ведь она совсем юной была тогда? Впрочем, догадаться легко – она снималась днем, солнце светило сверху, и эти тени под глазами, скулами, у крыльев носа были лучше всякого грима. Сейчас летнее солнце точно так же светит на меня, и волосы мои распущены... Что еще было изображено на фотографии?.. Хочу быть похожей на нее. А лет через десять, когда все позиции будут завоеваны и я стану зрелой, сильной женщиной, непременно подстригусь коротко – чтобы все, все было как у Инессы... К тому времени я забуду свои страхи и комплексы, сделаю карьеру... какую? Впрочем, не важно какую, все равно сделаю... я буду жить в Москве (не век же мне в Тишинске куковать, я сюда только для поправления здоровья приехала!), а Инесса... Нет, Инесса пускай живет в Тишинске. Как-нибудь летом я приеду
сюда, и она скажет мне: «Оленька...»– Оленька! – кто-то тихо произнес рядом со мной. Я открыла глаза и забыла, о чем только что мечтала.
Рядом стоял Вадим Петрович. Я снова закрыла глаза, а потом открыла.
– Я присяду, ладно? – Он осторожно опустился на противоположный край скамейки. – Оленька...
Странно, чего я так испугалась – в маленьком городке найти человека легко. Ведь он и приехал сюда именно для того, чтобы найти меня. Но о чем мне с ним говорить? Я еще не придумала тех слов, которые должны поразить его в самое сердце, которые должны убить его...
– Как вы нашли меня? – холодно спросила я.
– Просто шел сейчас по дороге и вдруг увидел... Ах, какой замечательный, тихий город, и столько цветов...
Меня сразу затошнило.
– Нет, я не о том, – преодолевая приступ дурноты, с отвращением произнесла я. – Как вы вообще меня нашли?
– У меня был адрес твоей тети, помнится, еще твоя мама...
– Господи! – Я закрыла лицо руками. Нет, говорить с ним было выше моих сил!
– ...я несколько раз тебе звонил – там, в Москве, но никто не подходил, потом караулил возле дома... соседи сказали, что ты в больнице. Туда меня не пустили. Туда вообще никого не пускали!
– Да, это одно из условий лечения, – пробормотала я.
– ...а потом ты снова куда-то исчезла. Я ходил к доктору – бородатому такому, дикого вида...
«Ян Яныч», – догадалась я.
– ...он тебя лечил, но он ничего не сказал мне, и тогда я решил, что ты, возможно, уехала к тетке.
– Вам не приходило в голову, – дрожащим голосом произнесла я, – что я, Вадим Петрович, совсем вам не рада?
– Приходило, – ответил он и потупился. Когда он не смотрел на меня, я позволяла себе глядеть на него – тогда, в Доме мод, я толком не успела рассмотреть своего врага. Изменился ли он? Теперь я видела, что он ничуть не изменился. Странно, а я хотела, чтобы он побыстрее состарился и умер... Сколько ему сейчас? Лет тридцать восемь, сорок – он был моложе моей бедной мамы... «Нет, все-таки тридцать восемь», – с огорчением вспомнила я.
– Вы надолго сюда? – в тайной надежде, что услышу какой-то определенный срок, спросила я. Если б я точно знала тот день, когда он исчезнет, мне стало бы легче. Но он ответил:
– Я не знаю, как получится... Вообще-то я договорился со своим коллегой, что он заменит меня летом.
– Целое лето?! – с отчаянием воскликнула я. – Вы что, целое лето хотите мне испортить?
Я невольно посмотрела на Костю – но от него не было никакого толку, он продолжал нервно крутить в руках проволоку, может быть, чуть быстрее, чем обычно.
– Оленька, девочка... – прошелестел Вадим Петрович. – Если б ты только могла понять...
Мне хотелось заплакать, зарыдать во весь голос, но я справилась с собой. «Буду мужественной, – стиснув зубы, решила я. – Не дам ему повода думать, что он может манипулировать мной. Пусть увидит, что я совсем не такая, пусть увидит, как бессмысленны все его поступки!»
– Это все лирика, – тихо сказала я. – Впрочем... Где вы остановились?
– У женщины одной, – с готовностью произнес он. – У старушки...
– Ах, мне совершенно безразлично...
– Нет, правда, она уже старуха. Живет недалеко от вас. Вдова.
– Вдова Чернова!
– Так ты знаешь? Впрочем...
Он еще что-то промямлил, глядя на меня тоскливыми, собачьими глазами. Он мне ужасно не нравился, он мне не нравился даже вне зависимости от его поступков – бледный, с короткими светлыми волосами, с уже намечающимися залысинами, с этим неприятным ртом, который то ли смеялся, то ли страдал...
Я молчала, а он, наверное, воспринял мое молчание как поощрение и заговорил оживленно и быстро, раздражающе жестикулируя руками: