Мода на невинность

– Посиди пока здесь, – сказала Инесса, посадив меня куда-то в угол. – Потом я проведу тебя в зал.

– А ты?

– Я сейчас... – Она умчалась, даже не заметив того, как неловко мне вдруг стало. «И черт меня дернул...» – опять подумала я, робко оглядываясь по сторонам. Но на меня никто не смотрел, не спрашивал, что я здесь делаю, потом какая-то девушка попросила застегнуть ей «молнию» на спине... постепенно я освоилась и стала немного понимать происходящее.

В дальнем углу, на фоне бархатных белых портьер, фотограф снимал уже одетых девушек, мимо пронеслась уборщица, шустро сметая с пола паутину ниток и обрезки тканей, рядом, за столом, пожилая швея стремительно подшивала полупрозрачный сарафан, которого дожидалась тощая брюнетка в розовом бикини, ничуть не смущаясь своей наготы, – приподняв брови, она читала книгу... «Акунин», – машинально отметила я.

К назначенному сроку все модели должны были быть накрашены, причесаны и одеты, следующая смена одежды шла бесперебойно – без торчащих ниток и с подшитыми подолами, но, самое главное, каждая из девушек обязана знать, как преподать зрителям свой образ.

– Помните, девочки, – вещал в центре зала молодой мужчина с аккуратным хвостиком на голове, – сейчас вы представляете городскую одежду средней полосы России, простую и без экзотических вывертов, – поэтому никаких негритянских плясок и зверских гримас! Все просто, скромно... но! При всем при том вы должны выразить некоторую приподнятость над обычной жизнью, над обыденностью – улыбайтесь, будьте веселее и энергичнее, заставьте почувствовать сидящих в зале радость жизни, показать, как удобно, комфортно вам в этой одежде... вы счастливы! Ирочка, Светочка, вы выходите первыми... не забудьте, вы – деловые женщины, у которых удачная личная жизнь... Марь Степановна, сделайте им чуть больше румянца, а то они какие-то бледные! Мы не в Париже, нам этот чахлый декаданс не нужен... Инес, моя сладкая, ты все знаешь лучше меня, тебе я ничего не буду говорить, но следом пойдет Анюта в белом, поэтому, Анечка, учти – ты играешь на контрасте, ты представляешь собой нечто противоположное, поэтому...

Молодой человек говорил спокойно и убедительно, слушать его было одно удовольствие, он словно гипнотизировал своими деликатными манерами, и я вдруг догадалась, он – Рафик Буранов, сын сельской доярки, патриот отечественной моды. Кто-то обратился к нему по имени, и точно – я угадала. Он ничуть не волновался, словно совсем позабыл об интриге с Машенькой Соболевой, я даже почувствовала некоторое разочарование.

Ко мне подбежала Инесса – в легком трикотажном платье с открытой спиной, яркая и взбудораженная.

– Как ты? Не заскучала? Видела нашего Рафика? Он вне себя, только что звонила Алина, предупредила, что еще задержится... ну, я думаю, все будет в порядке.

– Что-то по нему не заметно, что он волнуется. Свадебное платье – под занавес, в конце?

– Да. Кстати, мадемуазель Соболева явилась, она уже в зале. Хочешь, покажу?

Инесса схватила меня за руку, и мы подбежали к боковому выходу, тоже задрапированному белым бархатом, и осторожно выглянули в зал.

А зал был уже почти полон – местный бомонд оживленно переговаривался, сверкая золотом, бриллиантами и стразами, на задних рядах сидела публика попроще, среди прочих лиц я вдруг заметила Молодцову с напряженным, каменным лицом, по бокам которого раскачивались огромные серьги из янтаря – удивительно, как только ее уши выдерживали такую тяжесть.

– Кто этот человек? Это мэр, да? – воскликнула я, увидев на переднем плане солидного пожилого мужчину в темном костюме, который беседовал с другим почтенным господином возле высокого длинного подиума, у всех на виду.

– Да, а рядом с ним – кто-то из администрации, я забыла имя... А вон Маша Соболева, рядом со своей матерью и женихом!

Эти люди вызывали во мне самый неподдельный интерес – из-за тетки и сегодняшнего показа, который решал судьбу Рафика Буранова и местной промышленности. Было бы здорово, если б Маша Соболева оказалась патриоткой и заказала себе платье у Рафика, почему-то я решила, что жизнь тогда во всех отношениях пойдет на лад, хотя ерунда все это... что может зависеть от одного свадебного платья? Местная промышленность не пропадет, в этом я убедилась сама, когда стала с помощью Инессы владелицей небольшой коллекции швейных изделий, вполне конкурентоспособных...

Лицо мэра Соболева я хорошо помнила по плакатам, щедро развешанным по городу, правда, в жизни Герман Эрастович не выглядел столь патологически добрым и энергичным, как на этих самых плакатах, – обычный мужчина, наделенный властью и страхом потерять эту власть.

Странное чувство он вызвал во мне – когда-то этого человека любила тетя Зина, единственное родное существо на всем белом свете, она могла бы быть счастлива сейчас. Я попыталась найти в Германе Эрастовиче черты бывшего учителя математики и, признаюсь, не обнаружила ничего похожего – да, так и есть, обычный чиновник с короткой бородкой клинышком, и тогда я обратила свой пристрастный взор на жену мэра.

– Что еще ты там разглядываешь? – с любопытством шепнула рядом Инесса. – Хочешь пройти в зал? Вон там, в конце коридора, дверь. Правда, все ближние места заняты, но ничего страшного, тут все хорошо видно...

– Ах нет, я еще немного постою здесь... здесь гораздо интереснее!

Жена мэра была толстой мрачной женщиной с абсолютно белым, гладким лицом – да, такая могла увести чужого жениха, ничуть не мучаясь совестью. Я стала мысленно представлять, как все происходило в прошлом, – как тетя Зина любила Германа Эрастовича, как тот любил ее, как потом появилась эта бледная тетка и разрушила идиллию...

В зале шумели – не все успели рассесться, еще подходили опоздавшие, гремели стульями, покашливали, общий смутный гул вдруг перекрыл чей-то веселый смех.

Это смеялась Маша Соболева – и, странно, она почему-то не вызвала во мне неприязни. Она оказалась довольно пышной, крепкой девушкой с густыми длинными вьющимися волосами – настоящий тип русской красавицы, и по всему было видно, что она ничего не боится и ничто в этой жизни не может ее смутить. Мне кажется, я поняла, почему Рафику Буранову хотелось произвести на нее впечатление своим творчеством, – уж если ей что-то понравится, то понравится от всего сердца.

Рядом с ней сидел Автандил, ее жених – молодой человек с фиолетовым от щетины лицом. Таким мужчинам, наверное, показано бриться три раза в день, чтобы выглядеть прилично.

– Зверский у него вид... – пробормотала я.

– У кого? – с любопытством спросила Инесса.

– У жениха Маши Соболевой. Такой, наверное, зарезать может не задумываясь – если что не по его будет...

– О да, они друг друга стоят!

Я увидела свою тетю под ручку с Любовью Павловной – у них были самые лучшие места, в торце помоста, по которому должны были дефилировать модели.

Вышел ведущий – приятный мужчина с хорошо поставленным голосом – и принялся вещать о том, что все нынче возрождается у нас в стране, в чем уважаемая публика может сейчас легко убедиться.

– Это кто?

– Это заместитель Владимира Ильича...

– А почему не сам Владимир Ильич?

– Ты что! – хихикнула Инесса. – Он совершенно не способен говорить речи на публике, начинает дико стесняться.

– И ты все равно его любишь – такого? – осмелилась я спросить.

– Почему нет? – пожала она плечами. – Ладно, я побежала, а ты как хочешь. Хочешь, иди в зал...

Она исчезла, а я продолжала смотреть на свою бедную тетку. Инесса, безусловно, постаралась, достав им с Любовью Павловной самые лучшие места, но места эти были как раз недалеко от тех кресел, в которых расположилось семейство Соболевых. Я вдруг увидела, как Герман Эрастович обернулся и медленно, едва заметно кивнул головой. Тетушка вспыхнула, точно девочка, и тоже затрясла в ответ своей кудрявой седой головой. Я почувствовала, что сейчас расплачусь...

Я вернулась в костюмерную и забилась в тот угол, где сидела раньше.