Модель событий

Почуяв присутствие мунгов или шемоборов, Коля с Мишей подхватывали рюкзаки и потихонечку исчезали подальше от опасного места. Чаще всего они нигде не оставались надолго, перебирались из города в город, из деревни в деревню, устраивались на сезонные работы, разгружали, рубили, носили, пилили, строили. Монотонная работа успокаивала, усыпляла — не раз ведь и не два то Мише, то Коле, а то и обоим сразу попадала под хвост вожжа, и они решались: будь, что будет, а мы вернём себе былую славу, докажем, что мы — это мы, живые и настоящие, а не герои мифов и легенд, заставляющие молодёжь присвистнуть от восхищения и пробормотать себе под нос что-то вроде: «Вот чуваки были раньше!» Чаще всего прыти у них хватало до ближайшего кабака, иной раз щедрый собутыльник, которому срочно нужны были ещё двое, вырастал буквально из-под земли в совершенно безлюдных местах, и тогда бывшие шемоборы, перебивая друг друга, рассказывали ему о своей прежней жизни. Собутыльник кивал и выдумывал что-нибудь в ответ.

Большие города изгои обходили стороной, но в этот раз решили рискнуть. Какая-то трижды троюродная тётка, не бездетная и не вполне одинокая, но своевольная и не лишённая своеобразного чувства юмора, оставила свою квартиру «пропавшему без вести племяннику Коле». После того как Коля вступит во владение квартирой, должно было быть оглашено основное завещание. Квартира была не самым главным из тётушкиных богатств, так что дети с внуками довольно быстро нашли блудного родственничка. В сущности, Коля с Мишей не скрывались, не прятались, даже паспорта не меняли с тех пор, как их погнали из шемоборов. Их маскировкой стала ненужность, бесполезность, бессмысленность. Иной раз бывший коллега сталкивался с ними, чуял изгоя, на котором можно безнаказанно выместить гнев, — и проходил мимо, то ли из брезгливости, то ли из суеверия не желая прикасаться к этим париям.

Санкт-Петербург был для Миши и Коли городом одновременно и опасным, и притягательным. Да, здесь водились страшные мунги и опасные шемоборы, и вообще было слишком много нервных, вечно куда-то спешащих и чем-то недовольных людей, но, помимо всего прочего, здесь обитали две крысы, которым они некогда подарили новые тела и новые судьбы. Крысы якобы были очень недовольны переменой, произошедшей в их жизни, и мечтали свести счёты с теми, кто так зло и жестоко над ними подшутил. Бывший куратор, всё ещё чувствовавший ответственность за своего непутёвого подчинённого, предупредил об этом Мишу и порекомендовал не приближаться к опасному району, если жизнь ему хоть сколько-нибудь дорога.

Коля и Миша не восприняли его слова всерьёз: да эти крысы боготворить должны своих благодетелей! Шутка ли: были тварями, безмозглыми, четвероногими и хвостатыми, — стали людьми, царями природы, долгоживущими и прямоходящими.

Коля мечтал взглянуть на них хотя бы одним глазком, он даже испытывал к ним некое подобие отцовской нежности, а вот Миша подумывал о том, что неплохо было бы прикончить хотя бы одну бабку и посмотреть, как мир начнёт рушиться. Об этом, кажется, толковали старшие шемоборы? Что, дескать, основы основ и так попраны, но то ли ещё будет, когда старухам придёт время помирать: вот тогда все попляшут, все вспомнят о своих грехах и станут в них каяться, а поздно.

В самом деле, забавно будет поглядеть на это. Если смерть одной бабки запустит необратимую цепь событий, результатом которых станет гибель целого мира, стоит оказаться в эпицентре. Так сказать, прощальная гастроль легенды. В последний раз и только для вас.

— Ну, вздрогнули, — отвлекаясь от сладостных апокалипсических мыслей, скомандовал Миша, наполняя рюмки.

— Угм. Миха, а соль-то у нас закончилась. Как картошку будем есть? Я без соли не могу.

— Ну, приехали. Я, что ли, следить за этим должен? Пить без закуски он может, а есть без соли — нет. Ладно, пошли в город. Следующий покупатель будет через два часа.

Неслышно притворив за собою дверь, Шурик аккуратно, по стеночке, вошёл в кабинет. Чаще всего Денис был так занят работой, что не замечал его появления, и это было очень хорошо: постоянно опаздывать на глазах усердного подчинённого стыдно, а не опаздывать — просто невозможно. Парень, конечно, никогда бы не наябедничал Цианиду, но он так снисходительно глядел всякий раз, что Шурик зарекался: с этого момента — никаких опозданий. Но как, скажите, как можно заставить себя каждый день просыпаться в одно и то же время? Ведь день на день не приходится, иначе бы течение жизни остановилось, и всё повторялось бы как бесконечный кошмар, дни потеряли бы смысл и своё лицо, каждый был бы отпечатком, копией вчерашнего дня.

На этот раз Шурику не повезло: Денис поднял глаза от ежедневника как раз в тот момент, когда начальник попытался незаметно прошмыгнуть мимо его стола.

— Всё в порядке, — привычно отрапортовал Денис, а потом, чуть усмехнувшись, добавил: — И даже Константин Петрович о тебе не справлялся.

— А он и не будет. Сегодня не мой день, — беспечно сказал Шурик, одновременно запуская компьютер, перебирая на столе вчерашние документы и шаря по ящикам стола в поисках ежедневника.

— Что-что? — переспросил Денис.

— А, ты же не знаешь. Тут Гумир — случайно совершенно, просто на отдыхе — расшифровал одну бумажку, которую наш доблестный Цианид оставил в приёмной. И мы узнали страшную тайну.

— Что-то противозаконное?

— Гораздо страшнее! Мы-то все думали, что этот Цербер день и ночь стережёт нас, выискивает, высматривает, вынюхивает, кто где провинился, опоздал, не успел, упустил — ну, что я тебе рассказываю, ты ж его знаешь. Иногда прямо кажется, что он тебя пасёт, но не может же он пасти всех одновременно, ему же ещё работать надо! Так вот, оказалось, что этот гад составил расписание, по которому приглядывает за всеми нами по очереди. Вот сегодня вроде бы день Виталика — поэтому он, скорее всего, прибежал сюда рано утром и вовсю уже вкалывает. Я надеюсь. Или получит выговор со всеми вытекающими последствиями.

— Но ведь это нечестно. Вы должны были сказать Константину Петровичу о том, что вам стала известна его тайна.

— Вот ещё. Ты же не будешь доносить на нас?

— Доносить? Вы же не заключенные, а он — не тюремщик. Вас много, а он один. Он старается ради общего блага, а вы только и думаете, как бы в очередной раз его обмануть.

— Ну, раз так — тогда и про велосипед расскажи. Как мы на нём катаемся в рабочее время по складу. И... — Шурик нащупал ежедневник в нижнем ящике стола, потянулся за ним, задумался и умолк на полуслове, а когда выбрался через полминуты наружу, то уже забыл о прежнем разговоре и, стукнув пальцем о палец, как ни в чём не бывало продолжал: — Кстати, а как у тебя с желанием того парня? Удалось вычислить?

— Удалось. — Денис привык к подобным виражам, возможным посреди любого разговора, и не обращал на них внимания. — Странная история: он хочет быть достойным любви. Не больше и не меньше.

— Как это — быть достойным? По-моему, это вообще неподходящее слово: любят и недостойных, и даже вовсе отвратительных.

— Этого мало. Я заинтересовался этим делом, попросил Даниила Юрьевича поднять документы, и оказалось, что наш клиент достоин любви!

— Достоин, но не удостоен?

— Вроде того. Это тот случай, когда надо работать не с причиной, а с её следствием? — спросил Денис.

— Нет. Это тот случай, когда надо оставить бедолагу в покое. Или посоветовать ему завести собаку. Или послать телеграмму коллегам-шемоборам: они такие случаи просто обожают. Когда делать ничего не нужно, а договор подписать при этом можно. Понятно же, что человеку нужно документальное подтверждение того, что он достоин любви. Вот ты справки навёл, верно? А если бы ты эти справки распечатал и под нос ему сунул — он бы сразу оживился и перестал страдать фигнёй. Договор на таких недогадливых действует как плацебо. А нам остаётся только отступиться.