Модельер

Всю одежду из неоконченной телевизионной серии Юля погрузила в кузов своего пикапа и увезла в шоурум. Влад был только рад — манекены снова стояли голые, девственные, как первый снег. Над ними хотелось работать. Влад нарекал их именами, что бродили в его голове, проецировал полуоформившиеся образы.

Каким-то образом он умудрился смастерить из остатков телелома рабочий телевизор. Состояние, в котором он произвёл на свет кадавра, дьявола, как его называли бывшие владовы соседи сверху, можно обозвать замешательством. Собрав по полу останки микросхем, включив при помощи найденных же проводков с большими, похожими на нос рыбы-молота, разъёмами, одно в другое, Влад замешал себе телевизор.

Савелий спрашивал:

— Я смотрю, ты из одарённого владыки ножниц стал теперь одарённым механиком?

Влад категорически не соглашался. Хотя в голову настырно лез проигрыватель, который он починил месяцем ранее, не было ни единого разумного объяснения, как такое могло получиться.

— Чем ты думал, — вопрошала Юля, — когда втыкал это чудо в розетку? Могло же полыхнуть!

Влад жал плечами. Но ведь всё в порядке! Вот он я, жив-живёхонек. И с квартирой твоей ничего не случилось. Кстати, имею я теперь право здесь находиться? Я ведь даже воздухом дышу задарма, не покупая его, как раньше, потом и стёртыми подушечками пальцев. Может, мне лучше подыскать себе ещё какой-нибудь подвальчик? Скромно просить очередное чудаковатое зодчество одного из шаманов-архитекторов Петербурга, а заодно и его жильцов (прошлых ошибок повторять теперь — ни-ни!) о приюте. Как той зимой — самой лучшей, в сущности, из его зим. Большой Зимой для Перемен.

Владова благоразумия хватало не задать все эти вопросы вслух. Юля могла обидеться. Люди очень странные, но он, кажется, начинал их понимать.

«Фэшн» на этом экране (чёрно-белом, с вкраплениями зелёного и красного) был теперь самым непопулярным каналом. Савелий объяснил бы это, что Влад не хочет смотреть на то, что получается у невольных его коллег, в то время, как у него самого ничего не получается — но Влад об этом просто не думал. Он смотрел новости, смотрел идиотские передачи, вызывающие чувство мрачной ностальгии: в доме его отца эта штука работала бесперебойно и даже из ванной можно было уловить невнятно жующие резиновые слова голоса ведущих и дикторов. Впитывал всё подряд, пытаясь найти, может быть, оправдание ссылке, в которую он отправил предыдущую коллекцию, и с лёгкостью находил. Телевиденье было скучным. Глупым. Недостойным того, чтобы с ним бороться. Он чувствовал бы себя убийцей уродливых младенцев, если бы эта коллекция вышла в свет.

Мало-помалу из чистого листа, над которым Влад сидел часами, начали выдавливаться капли мутной, похожей по консистенции на яичный белок, капли фантазии. Было там нечто узнаваемых форм. «Да, да, точно, — бормотал Влад в радостном возбуждении. — Это похоже не бёдра. А вот здесь, как будто бы, плечо».

Если долго мять кусок пластилина, обязательно получится человечек. Но вот во что его теперь одеть? Влад воображал фактуру пластилина, пытался передать её штриховкой на эскизе. Нужно, чтобы это платье хотелось мять.

— Зачем мять? — вопрошал сам себя Влад, вынимая из коробки кусок рыжего пластилина. Катал его между ладонями, словно формируя ответ, и сам же себе отвечал: — Не знаю. Просто мять.

Он оставлял на эскизе жирные оранжевые следы.

Рустам со своей ловлей идей запал в душу, и Влад не упускал теперь ни одной, самой мелкой рыбёшки. Он стачивал карандаши прямо себе под ноги, и эту стружку, похожие на отброшенную какими-то насекомыми шкурки, два раза в неделю с улыбкой выметала Юля, думая: «мальчик снова в работе!»

За одним таким рисунком Влада застал Савелий. В последнее время он редко здесь бывал. А когда забегал, отшучивался перед другом:

— Столько дел! Все хватают за руки. Я ведь доучиваюсь последний курс, ты помнишь?.. До тебя добраться, как хоббитам до Ородруина. Ты, главное, не сопротивляйся: ещё не хватало, если ты, как настоящий Саурон, будешь кидаться в меня сверху картошкой.

Он заглядывал Владу через плечо.

— Что ты рисуешь? Кто это будет носить?

— Забудь. Не важно. Молчанники.

— Молчанники?

— Забудь, — повторил Влад, и улыбнулся краешком рта. — Ты вряд ли их когда-нибудь увидишь.

— Нет уж, подожди, — Сав вцепился в рукав Владовой рубашки. — Я хочу знать, чем ты занимался последний месяц.

— Молчанники. Я впервые увидел их осенью. И вижу иногда до сих пор. Хотя зимой на улице им неуютно.

— Кто они?

— Очень высокие мужчины и женщины, — Влад отложил карандаш, переплёл на животе пальцы. — Почти под три метра ростом, страшно худые, лупоглазые, ходят так, как будто всего стесняются. Нормальной одежды на них не шьют, поэтому любые штаны доходят только до коленей, а рубашка постоянно рвётся в локтях. Обувь не налезает абсолютно никакая, поэтому летом они ходят босиком, а зимой… я, на самом деле, толком не смотрел. Наверное, делают себе подобие обуви из картона и скотча. Их любят собаки, рядом с таким высоким человеком им кажется, что они всё ещё щенки: кстати, хороший способ заметить молчанника. Если вдруг увидишь собаку, которая куда-то бежит, вот так в разные стороны виляя хвостом (Влад изобразил рукой), скорее всего, она бежит догонять молчанника. Если следить за этой собакой, не отрываясь, увидишь, как она взмоет в воздух кверху задом. Молчанники неуклюжи и близоруки, зато довольно сильны; они поднимают собаку за хвост, чтобы проверить не несёт ли она что-нибудь вкусное в пасти.

Сав молчал, как будто проглотил что-то совершенно удивительное, и теперь пытался осмыслить запоздалую реакцию вкусовых рецепторов. Влад прибавил:

— Я тебе как-нибудь нарисую. Только боюсь, ты тогда начнёшь сам их замечать.

— И ты теперь шьёшь для этих ребят одежду?

Влад пожал плечами.

— Всем остальным моя одежда не необходима. Только я ещё не придумал, каким образом молчанники смогут себе её приобрести. Они очень стеснительны, да их не так-то просто заметить. Думаю, можно просто сшить партию и развезти по окрестным свалкам.

Сав вздохнул.

— Может, попробовать привязывать её к бродячим собакам?

— Отличная идея! — от восторга Влад подпрыгнул и хлопнул в ладоши. — Только скажи Юльке, что одежда должна выглядеть в меру поношенной. Новую молчанники никогда не наденут.

— Значит, ты уже готовишь нам работу? — осторожно интересовался Сав, оглядываясь на голые манекены. Может, Влад уже сшил невидимую одежду, верх разврата и очередную бомбу для модного показа, и, чтобы заметить невесомый полёт тканей, требуется просто приглядеться?..

Но за швейную машинку он не садился. Если водить письменными принадлежностями по бумаге можно практически бесцельно, то, чтобы превратить их во что-то более вещественное, нужны выкройки, нужен чёткий план. Призраки идей витали у Влада в голове, но лечь на ткань, чтобы обвести по контуру, он их так и не уговорил.

Гуляя по городу, Влад забредал в бутик, где стояли одетые в родные и вместе с тем чужие наряды куклы. После того, как он выпустил их на волю, они словно обрели собственную жизнь. Точнее, собственной жизнью они могли похвастаться, ещё когда жили внутри него, а сейчас обрели какую-то другую. Словно подросшие дети, которые не так уж часто вспоминают позвонить престарелому родителю.

Место их заняло то, что робко выглядывало сейчас наружу через скорлупу грудной клетки, через частокол рёбер. Сделав для себя такое открытие, Влад сделал выводы: «в сущности, почти не имеет значения, чем занимается то, что ты натворил, в миру. Оно может дать какие-то побеги, может даже пустить корни, всё это не будет иметь к тебе уже никакого отношения. Главное — это сиюминутный процесс творчества, перевода материи из небытия в бытие.»

А вот что с этим делать, он пока не знал. Пришёл только к одному выводу: он уже не может остановиться. Выдавать неказистые, скрюченные, с розоватой болезненной кожей, орущие благим матом идеи — его занятие. Помещать их в специальный инкубатор, ходить за ними, кормить с ложечки и взращивать — дело совсем других людей. И если делать свою работу он не может, значит, пришло время как-то поменять порядок вещей.