Могильный червь

Тара знала, что не вынесет этого, не потерпит. Она достала ее батальоны ведер, пахнущих аммиаком чистящих и дезинфицирующих средств, пахнущих сосной, губок, щеток и тряпок. Она принялась чистить, скребя, вытирая и погружая свои жалящие пальцы в ведра с горячей водой, и боль, которую она чувствовала, была подобна святому покаянию, и она жила в его доме и была довольна, потому что всю грязь, грязь и нечистоты приходилось счищать только их рукой.

А в голове – металлическое эхо крика.

46

Его отец лежал в гробу, восковая фигура таяла в атласе гроба, медленно погружаясь в глубины морга, и Генри любил его и ненавидел, и, возможно, даже ревновал к темным водам, в которые погружался его отец. Похоронное бюро было тихим и спокойным местом, и никто не пялился на тебя, не обзывал и не показывал пальцем – могильный червь, могильный червь, посмотри на Генри могильного червя – и ты мог расслабиться там и познать покой среди темного дерева, пурпурных велюровых кистей и плиссированных занавесок, слушать, как скорбящие приходят и уходят, проходят, как дождь, стучат-стучат-стучат, скользят тени, а потом исчезают.

– Генри, - o, Боже, этот голос,– Генри, Генри. Подойди к гробу.

Голос матери, и, услышав его, он стал искать, куда бы спрятаться: под диван, в темный угол, куда бы спрятаться, где бы она не могла его найти, но тут ее пухлая, жирная рука схватила его за руку, обволакивая пальцы белой грибовидной дряблостью. Высокая, с глазами-пещерами, мать потянула его к гробу, утопив в тошнотворном аромате цветочных духов, который заглушал приятные запахи погребальных специй и секретных химикатов.

Генри не мог убежать, и мать потащила его туда попрощаться с его отцом, ее голос наставлял его, а Генри не мог, потому что в горле у него было что-то густое и комковатое, и голос не шел, и эта ужасная потная рука-поганка, казалось, становилась все больше, пока его собственная рука - нежная и тонкопалая – исчезла во влажных, горячих складках. Он зажмурился, но... Генри... Она заставила его посмотреть, и он вспомнил, как они нашли старика, который был не так уж стар, может быть, мужчина средних лет с древней оскверненной душой, лежащим на полу, свернувшись калачиком, прижав руки к груди, а глаза были похожи на блестящие темные шарики, которые закатившиеся в серые глазницы. Умирая... умирая, как будто что-то внутри него освободилось от напряжения того, что он видел, что делал его сын, и того, что его сердце не могло вместить, и того, о чем его уста никогда не заговорят. Генри не хотел смотреть на него, потому что боялся, что эти слипшиеся глаза распахнутся и пронзят его неодобрительным взглядом, полным крайнего отвращения...

Нет, нет, пожалуйста, я не хотел тебя разочаровывать. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... я ничего не могу поделать с тем, что делаю.

Его отец был суровым человеком. Гордый, уверенный в себе, независимый. Он ненавидел то, что делал его сын, и все же любил его, смотря сквозь все это на человека, которым мог бы быть его сын. Без матери и этого сумасшедшего выводка родственников. Растроган, Генри. Как мужчина мужчине, говорю я тебе, они все тронуты. Это течет в крови.

Генри вдохнул и выдохнул, стряхивая с себя холод, пробежавший по коже. Это было много лет назад, и теперь он уже не мальчик. Он мужчина. Человек с бизнесом, который нуждается в заботе, и если он не сделает этого, то никто не сделает, потому что так это работает. Но там, в темноте старого скрипучего от ветра дома, он, казалось, не мог вспомнить, в чем дело. Иногда так бывало, и ему приходилось думать, чтобы вспомнить, потому что это было важно.

Но он не мог вспомнить.

В голове у него было пусто.

Там была женщина... но его разум не мог дать ей лицо.

О, Боже, что же мне теперь делать?

Затем существо, лежавшее у него на коленях, сказало:

– Ты сделаешь в точности то, что я тебе скажу.

(да, мама)

– Да, Тара.

47

Сохраняй самообладание. Не теряй его сейчас.

Что бы ты ни делала, не теряй голову.

Но она была в темноте, прикованная цепью к стене в этом грязном подвале, запертая в оболочке отвратительного сладковатого разложения. Это было похоже на жизнь в морозилке, наполненной испорченным мясом.

Червь погасила все свечи, потому что темнота показалась ей приятной, очень приятной. Нет, это не то, что она сказала, и ты это знаешь!

Хорошенькая, хорошенькая, хорошенькая.

Что-то вроде того.

Разве темнота не прекрасна, Лиза? Хорошенькая, как ты? Лиза ждала там, ее задница и ноги полностью онемели, плечо было не в лучшем состоянии из-за собачьей цепи, плотно обернутой вокруг запястья и прикрепленной к стене так, что ее рука была постоянно вытянута над головой.

Ты можешь встать.

Нет, пока нет. По какой-то причине ей не хотелось этого делать. Когда придет время, но не раньше. Она продолжала формулировать один невозможный план побега за другим. Червь была опасна. Даже если она освободит свое запястье от цепи, ей придется бороться с Червем, которая была ненормальной и какой-то первобытной. И кто может сказать, где Генри? Может быть, прячется в тени наверху. Ждет, когда она что-нибудь предпримет.

Зловоние.

Теперь еще хуже.

Закопанные вещи, черная червивая почва.

Червь.

Она была рядом. Лиза была в этом уверена. Потом что-то коснулось тыльной стороны ее ладони, и она вздрогнула. Червь хихикнула. Лиза ждала. Игра. Какая-то игра. Червь превратила свои руки в ползающих пауков, которые ползали по ногам Лизы, проводя слишком много времени между ее ног. Потом вверх по животу, двигаясь по груди с щекотанием ногтями. Ее горло. Теперь эти грязные, пахнущие гробом пальцы были у нее перед носом. Она сделала все возможное, чтобы не закричать, не сжать свободную руку и не ударить Червя в лицо. Сейчас не время для этого. Ещё нет. Пальцы пытались проникнуть ей в рот, но она крепко сжала губы.

Руки убрались прочь.

Она слышала дыхание Червя.

Молчание затянулось на пять минут, потом на десять. По ее коже побежали мурашки. Ее сердце бешено колотилось. Ее язык плотно прижался к небу, чтобы сдержать подступающую тошноту. Это было достаточно ужасно, когда Червь коснулась ее, но когда она не знала, с какой стороны она придет... незаметное движение чуть левее. Справа послышался волочащийся звук. Тяжелое дыхание возле ее левого уха. Звук рук – или лап – копающихся в грязи.