Могусюмка и Гурьяныч

Могусюм слез с коня, протолкался среди стоявших и сидевших и, подойдя к Рахиму, не очень вежливо положил ему руку на плечо.

Тот вздрогнул и, не торопясь, с достоинством обернулся. Глаза его выкатились, лицо выразило испуг, но тотчас же явилась улыбка. Он поднялся, поздоровался. Могусюмка тоже поклонился, но без особенных церемоний.

Рахим прервал беседу, повел гостя в дом.

— Так ты приехал?

— Приехал.

Слышно было, как толпа во дворе загудела. Рахим только что рассказывал им о Мекке и Медине и о счастливой жизни в мусульманских странах. Сидевшие на траве старики вставали, разминали кости, беседовали, опираясь на палки, о том, что пришлось услышать. Эта беседа была, как родник святости и чистоты, каждый чувствовал себя чище душой.

Кузнец Кагарман, рослый, горбоносый, сероглазый, с костлявой грудью, пошел в кузницу.

Складно говорил Рахим. Еще тяжелей на душе, как сравнишь свою несчастную жизнь, когда вот-вот выгонят, разорят гнездо, со славной, сытой и свободной жизнью в странах, где, как толковал Рахим, реет знамя с полумесяцем и где, как он осторожно намекнул, неверные покорны. Конечно, не все поняли! Тут намек! Но чем здешние магометане лучше неверных? На одного из них особенно зол Кагарман. Богач Султан — злейший враг Кагармана. Он давно уж хочет отнять обширные немереные нукатовские угодья. А этот святой, говорят, жил у Темирбулатова.

— Но кто это еще приехал к нам — молодой и красивый такой? — обратился Кагарман к своему брату-старичку, который вошел следом за ним в кузницу.

***

Рахим обрадовался Могусюмке. Он с неприязнью взглянул на него только потому, что тот явился не вовремя, забрался на кухню, когда ничего еще не готово. В намерения Рахима совсем не входило открывать все раньше времени Могусюмке.

— Я ждал тебя, — говорил Рахим. — Аллах тебя благословит. Ты очень нужен мне.

— Я все обдумал. Я согласен, — сказал Могусюм.

— Да?

— На все!

— Но не отказываешься от дружбы с русскими? — с напускным добродушием спросил Рахим.

— Отказываюсь!

«Вот когда полная победа!» — Рахим даже не ожидал.

— Готов ли ты на коране поклясться?

— Да.

И Могусюмка поклялся на коране. А вечером Рахим разоткровенничался. Толковали о разных делах.

— Чтобы поднять зеленое знамя, нужны средства. В степь скоро пойдет большой караван. Отправляют его богатые купцы. Курбан-бай — главный хозяин.

— Я знаю Курбана.

— Повезут товары и серебро. Султан велел спросить тебя, не следует ли разбить этот караван и взять серебро для государства. Этот караван принадлежит отступнику Курбану, которого ты ведь знаешь.

Могусюмка ничего не ответил. А Рахим опять начал про гарем, что на Востоке есть спрос на здешних девочек.

Опять Могусюмка вспомнил о Зейнап, что она томится, как те дети, которых продают на Восток и на которых нажиться хочет Рахим.

— Ты хочешь, чтобы здешних детей продавали? — спросил он Рахима.

— Да...

— Маленьких?

— Да, да! — подняв голову, с видом знатока и любителя острых приправ ответил Рахим.

Могусюмка мог бы удавить сейчас Рахима собственными руками.

Рахим признался, что хочет поднять в этой деревне бунт.

— Если его подавят, будут за это наказания, слух об этом пройдет всюду, так и надо народу, пусть знает, пусть одумается... Они служат неверным. Пусть все дружбу оставят с неверными, возьмут с тебя пример, поступят, как ты.

«Так вот он каков! — подумал Могусюмка. — Если бы я честно пришел к нему, то был бы обманут. Но я солгал, сказал, что во всем с ним согласен, и он мне открылся. Ну, погоди... Кажется, тут шайка. Они — разбойники, а не мы с Гурьяном».

Рахим сказал, что ему надо узнать все о войсках, где они стоят, сколько их.

Рассказы Рахима обеспокоили Могусюмку. Он решил, что надо не только о своем думать, но и хорошенько узнать, что это за заговор. «Я пойду к ним и разберусь там, как хороший хозяин в своем амбаре. Я перетрясу их всех вместе с муллами...»

Ему хотелось в Юнусово, но он старался не подать виду раньше времени.

— Теперь мне бы надо видеть Темирбулатова, — сказал он утром, когда Рахим после молитвы уплетал сыр с молоком и лепешками. — Я мечтаю подружиться с ним.

— Он рад тебе будет. Обязательно с тобой сдружится. И он мечтает об этом.

— Поедем вместе!

— Нет, я еще тут задержусь, у меня есть дела. А ты поезжай, поезжай! Он рад тебе будет! Я дам ему знать сегодня.

Сердце у Могусюмки замерло. Он почувствовал, что Зейнап уже близко.

Рахим желал на некоторое время спровадить Могусюмку, чтобы свободней проповедовать. Он не только не желал посвящать башлыка в тайны своего ремесла, но опасался, что нукатовцы начнут упираться и Могусюмка это увидит. Конечно, Рахим сумеет их припугнуть. Но Могусюмке не всё надо видеть и знать.

Могусюмка зашел в кузницу. Кузнец Кагарман казался ему похожим на Гурьяныча такие же цепкие лапы и костлявая грудь.

Могусюм стал помогать кузнецу. Из-под молота полетали искры, окалина. Кагарман крутит, переворачивает кусок железа, а Могусюм работает молотом, как хорошая машина.

«Где-то сейчас Гурьян? — думает он. — Скоро ли вернется? Жив ли? Бегим там его ждет. Пусть ждет. Хорошо, что я не взял сюда Бегима».

Могусюм строго наказал Шакирьяну и Бегиму толком рассказать Гурьяну, куда он поехал, передать — пусть ждет.

А кузнец Кагарман еще вчера услыхал, что приезжего зовут Могусюм.

Кагарману известно было про знаменитого Могусюма. Он присматривался к гостю. Не тот ли это Магсум? Уж очень ловко он работал молотом, где это научился? И сильный. Кагарман вспомнил, как люди говорили, что Могусюм является всегда, представляясь простым человеком, и помогает. Правда, этот очень молод. Ему нет еще тридцати.

— Откуда ты приехал? — спросил Кагарман.

— Я из Бурзяна.

— А ты давно знаешь этого муллу? Паломничал с ним?

— Нет, я недавно с ним познакомился, когда он в наших местах проходил.

Кагарман подергал ремень над головой — мехи со свистом сжимались и разжимались, струя воздуха ударила под угли, выгоняя из них синие и красные языки. Вокруг полутьма, стены обросли копотью, как в черной бане. Кажется, что и воздух весь в нагаре и железная пыль стоит столбом.

— Он ходит проповедует и на государство собирает, — сказал Могусюмка, опираясь на длинную ручку молота.

Кагарман как будто не слыхал этих слов.