Мои друзья скандинавы
Шрифт:
— Я тогда был радистом станции на острове Ян-Майен. Мы не спали несколько суток, отыскивая по радио следы Амундсена и связывая друг с другом спасательные группы… Мы так надеялись, что советские летчики найдут его, что люди с «Красина» подберут не только экспедицию Нобиле, но найдут и Руала! Но… — Он печально развел руками; отдававшая желтизной кожа на кистях казалась иссушенной.
Олонкин пообещал выполнить мою просьбу, прислать фотокопии своих записей о плавании на корабле «Мод» — вел он их еще на русском языке.
— Можете пользоваться ими как хотите, даже публиковать, только вряд ли кому это будет сейчас интересно.
Человек точный и обязательный, Геннадий Никитич своего обещания не выполнил только потому, что из госпиталя он уже не вернулся в Тромсё. Через некоторое время
После осмотра китового завода и фабрики рыбной муки у нас оставалось еще часа полтора до встречи с активистами Общества дружбы с Советским Союзом, назначенной на квартире заместителя председателя здешнего муниципалитета — маляра Эйвара. Никого не смущало, что встреча эта намечена в тот час, когда еще положено спать. Полуночное солнце, не доходя до горизонта, даже не окунувшись в воду, поднимается над океаном, нарушая здесь размеренное течение суток. Ну, а зато зимой спят вдосталь.
Это мне было на руку, за один день удавалось узнать и увидеть раза в два больше, чем увидел бы, приехав в другое время года…
Ожидая Эйвара, Юхан показывал мне запечатленную в камне и бронзе жизнь Тромсё.
Если бы я ничего не знал о том, что раньше этот город, заброшенный далеко на север, был отрезан от всего мира и добраться сюда можно было лишь морем, да и то с оказией, я понял бы это и без объяснений, прочитав надпись на памятнике капитану Ричарду Райту, воздвигнутом на главной площади Тромсё. Капитан этот первый открыл в начале века регулярные рейсы, раз в две недели связывавшие Тромсё с Бергеном и через Берген — со всем остальным миром.
Но, несмотря на оторванность острова, «поморская торговля» — оживленная меновая беспошлинная торговля с русскими поморами — еще в прошлом веке сделала Тромсё важным узловым городом северной Норвегии. Здесь не редкость встретить на улице старика, говорящего по-русски, и самовар в доме.
Тромсё стал также тем пунктом, откуда отправлялись полярные экспедиции и куда они возвращались.
Тромсё первым встречало вырвавшийся из ледяного плена «Фрам».
Отсюда в конце прошлого века стартовала экспедиция шведа Андре, замышлявшая добраться до Северного полюса на воздушном шаре.
В Тромсё же начинала свой знаменитый поход вдоль берегов Сибири в Америку шхуна «Мод».
На том месте, где стоял самолет «Латам», на котором Амундсен стартовал в свой последний полет, парижская газета «Тан» поставила памятный камень. Полет субсидировался этой газетой, которая из трагедии сделала себе рекламу.
А на площади на невысоком пьедестале, широко, как матросы при качке, расставив ноги в унтах, в длинной малице с меховым воротником, с непокрытой головой в свете ночного солнца, стоял сам бронзовый капитан ледовых морей, устремив орлиный взор вдаль, в сторону океана. У ног его всегда лежат цветы и венки.
Разглядывая бронзового Амундсена, я думал: статуя эта поставлена не в память об апогее его жизни — открытии Южного полюса, а о том часе, когда этот немолодой, уже прославленный человек, устремившись во льды спасать итальянскую экспедицию, погиб, «душу отдав за други своя». И в этом, по-моему, сказываются те стороны норвежского характера, которые делают Норвегию такой близкой нашему сердцу…
Есть в Тромсё еще два памятника — их мне тоже показал Юхан. Один памятник — местному поэту-псалмопевцу, который не только слагал псалмы, но и сочинял музыку к ним. Поставили его прихожане, благодарные за услаждение души и слуха. Позеленевший от времени и непогод, на высоком постаменте, в длинном сюртуке, с непокрытой головой, стоит псалмопевец перед кирхой. А другой памятник — обыкновенный серый валун, отполированный дождями, ветрами, морскими волнами. Раньше он лежал метрах в пятидесяти отсюда. Но в 1774 году местного кузнеца, который славился необычайной силой, кабатчик не пустил в свое заведение, заявив, что пьяным там не место. Кузнец же, желая доказать, что он трезв, подошел к валуну, поднял его и перенес на несколько шагов к кабаку, вызвав всеобщее восхищение.
Давно уже исчез след кабака и то место, где он когда-то стоял, определяется лишь расположением валуна, но «подвиг» пьяного кузнеца сохраняется в памяти потомков, и веское
доказательство его — валун — охраняется старожилами, как оберегались бы греками руины авгиевых конюшен, если бы они сохранились, — вещественное свидетельство одного из подвигов Геракла…Но в тот час я больше всего был заинтересован в том, чтобы Юхан продолжил рассказ, начатый на пароме.
— Почему вы не захотели воспользоваться деньгами — возмещением, полученным от ФРГ? — спросил я Юхана.
— Вы помните об этом? — Довольная улыбка скользнула по его лицу.
— На что хватило бы этой суммы?
— На три месяца в санатории, на подержанный автомобиль, на… Но никто из коммунистов на севере, повторяю, не захотел лично воспользоваться этими деньгами. Знаете ли вы, что такое диабет? — вдруг спросил он.
Вопрос был, признаюсь, неожиданный, но, не дожидаясь ответа, Юхан продолжал:
— Вы человек не такой уж молодой и, наверное, помните время, когда сахарная болезнь — диабет был смертельной болезнью. Человеку все время хочется есть, его томит неутолимая жажда. Но, сколько бы ни пил и ни ел, больной быстро теряет в весе и умирает от истощения. Мой дядя и тетка погибли от сахарной болезни. Но к тому времени, когда диабетом заболела моя мать, уже был открыт инсулин. Если его впрыскивать ежедневно, болезнь становится неопасной. Великая победа человека над одной из каверз, которые преподносит ему природа! Но, если прекратить инъекции, болезнь вспыхивает во всей смертоносной силе… И вот весной сорокового года, когда немцы захватили весь юг и центр Норвегии и кровопролитные бои шли у Нарвика, в аптеке нам сказали, что инсулина больше нет. А Осло и Берген, откуда можно бы его получить, захвачены врагом… Можете представить, какая беда навалилась на нас. Горе, которое мы переживали вместе со всем народом, усугублялось нашим семейным. Смерть матери, казалось, предрешена. И вдруг по радио и по газетным сообщениям мы узнаем, что немецкое командование разрешило норвежскому Красному Кресту отправить из Осло на север, в Тромсё, гидросамолет с грузом самых необходимых лекарств, в том числе с инсулином. У многих даже шевельнулась мысль: «А может, немцы не так уж плохи, как о них пишут?»
«Да, судя по всему, человечество, несмотря ни на что, идет все-таки путем прогресса!» — сказал отец.
«Именно на такой эффект немцы и рассчитывают! Они хотят подкупить нас!» — возражал я.
«Как бы то ни было, они спасают жизнь твоей матери!» — отрубил он…
Прошла еще неделя, и я увидел, как на аквадроме, том самом, с которого завтра вы улетите в Киркенес, покачивается на поплавках ослепительно белый гидроплан «Вако» с ярко-красными крестами на фюзеляже и крыльях. Кто бы мог предположить, что этот белый лебедь — символ лжи, посланец коварства. Нет, вы не думайте, лекарство-то было настоящее! А еще через неделю местный Красный Крест роздал больным полученные по воздуху лекарства. Мать была спасена…
«Может быть, королю в самом деле надо начать переговоры с Гитлером?» — утвердительно спрашивал мой отец.
Да и не он один. На это немцы и рассчитывали, сообщая во всех газетах о самолете с медикаментами и многократно объявляя по радио, чтобы англичане, мол, не сбили, что самолет имеет нейтральный статус.
Когда через год на транспорте, переправлявшем нас из лагеря Грини в Заксенхаузен, я рассказал человеку, который уже несколько месяцев разделял со мной все тяготы лагерной жизни (известный у нас актер), об этом даре нацистов, он вдруг побледнел, пристально поглядел на меня и с изумлением спросил:
«Как? Разве этот самолет долетел до Тромсё?.. Немцы потеряли его, разыскивали по радио, писали, что он сбит, и мы так радовались этому!»
Тут уже наступил мой черед удивляться:
«Как — радовались? Ведь на борту были медикаменты!»
Но он продолжал свое:
«Самолет прилетел! И ничего с ним не приключилось?..»
И тут я узнал от него о том, как нацисты хотели превратить санитарный самолет в «троянского коня», или историю о волке в овечьей шкуре…
В Осло правление Красного Креста было удивлено тем, что послать в Тромсё самолет с медикаментами предложил немецкий майор Бенеке, которого знали как штабиста и старого разведчика, хотя он и пришел в Красный Крест в темном штатском костюме.