Мои знакомые

Так оно и было. Каждый тоннель преподносил людям свои сюрпризы. Северный выход Сахарного был не просто завален, подрыв насчитывал сорок метров высоты. Оставался тонкий скальный потолок, крепить на такой высоте, да еще вручную, невозможно. Сверху все сыпалось, угрожающе нависал карниз на выходе. Сбоку тоннель напоминал огромную разинутую пасть. Даже ветераны притихли. Но голос Бугаенко на планерке звучал необычно бодро:

— Товарищи, у вашего начальства, как вы сейчас поймете, тоже котелки варят. — И главный инженер сообщил принятое руководством отряда решение: — Работа под дамокловым мечом исключается. Никакой крепи. Купол вскроем сверху, снаружи, стены подорвем. Тоннель станет короче, только и всего. А куда сбрасывать породу — это и слепому ясно.

В самом деле, от тоннеля к обрыву был проложен целый веер накатанных до блеска рельсов. Все двинулись к откосу, с осторожностью заглядывая в пропасть, где белой пеной клубился прибой.

Многое повидали эти люди на горных перевалах, но никогда еще война не представала перед ними в такой саморазрушительной жестокости. Немцы накануне своего бегства сбросили в море все, что могли, — технику, обозы, танки и даже санитарный поезд «Адольф Гитлер», в котором еще оставались раненые. Жутко было представить себе это.

— Ну и звери ж, — только и смог сказать замполит, — довоевались.

На берегу подобрали вагонные колеса, моторы, запчасти от машин, исковерканным ломом валявшиеся среди камней.

Севастополь, уже освобожденный, принявший флот, как некогда Туапсе и Новороссийск, требовал путей. И прораб Фролов предложил железнодорожникам, работавшим на восстановлении виадука, начать соревнование. Представитель их, усатый дядька в новенькой форме, окинув взглядом тоннельный провал, снисходительно улыбнулся в ответ.

— Вызов принимаем, — сказал он. — Ежели запросите пардону, мы уж вас, так и быть, подождем. Все одно — мы без вас, как вы без нас, — путь один.

— Это точно, — согласился Фролов, — протянем связь для взаимной информации. Ну и для этого… для пардону: не кричать же вам через гору.

Работалось в этот раз куда веселее прежнего. Дело шло к победе. Техника была. Площадка хорошо освещена. Да и отряд вырос вдвое. К тому же наладился быт, потому что многие метростроевцы к этому времени переженились на новороссийских девчатах. Словом, к назначенному сроку тоннель был готов. Когда уложили последний рельс, Фролов, весело щурясь, снял телефонную трубку, но Бугаенко остановил его:

— Не то, Семеныч, не тот будет эффект… Они твой голос как-нибудь переживут. А вот мы пошлем к виадуку «овечку», и пускай подудит у них над ухом.

И «овечка» стала дудеть у самого подхода к виадуку, требуя пути. И да того разозлила железнодорожников, что те даже стали палить из автоматов в воздух. Однако сигналы подействовали — всю ночь не уходили строители с виадука, работая в полном составе.

Путь к городу-герою был открыт, и поутру, со свистом и грохотом вырываясь из тоннеля, пошли на юг поезда.

НЕУГОМОННЫЙ

С Николаем Ивановичем Поликарповым я познакомился на заводе «Динамо», где не раз бывал с шефской писательской бригадой. Мы подружились, и однажды я услышал от него эту, тронувшую меня историю, о которой решил написать.

Началось это месяца четыре назад, будто с пустяка — в который раз полетел крепеж на оснастке. Фрезеровщика стукнуло по руке. Парень какое-то время молчал, растерянно моргая глазами, потирал ушибленное плечо, потом вдруг завернул в четыре этажа и пошел в курилку, бросив на ходу Поликарпову:

— Когда ж эта бодяга кончится? Ты ж изобретатель — думай.

Он и без того думал-передумал, как их лучше обрабатывать, эти чугунные коллекторы, которых требуется чертова уйма: на экскаваторы, другие машины. А что, если вообще… чугун по боку, заменить его более легким металлом ну скажем, алюминием?!

Эта мысль исподволь, точно ручеек меж камней, подтачивая проход, просочилась и стала все слышней — о замене заговорили токари, осаждали технологов. Те нет-нет да и перекидывались словом с ним, Поликарповым, даже не подозревая, откуда все идет. Он поддакивал, сдерживая волнение, приводил свои доводы — практические.

Однажды в обеденный перерыв позвал его начальник цеха Барсуков, человек одновременно и мягкий, и строгий. Вышел из-за стола навстречу, коренастый, сутуловатый, с моряцкой едва заметной раскачкой, походил взад-вперед по своей конторке, искоса смерил взглядом хлипкого Николая Иваныча.

— Не догадываешься, зачем?

Николай Иваныч пожал плечами — слукавил. Барсуков тяжело рухнул на скрипнувший стульчик, сказал, постукивая пальцами по столу:

— Насчет алюминия — твоя идейка?

— Ну.

— Так и думал, — зевнул устало в кулак, горстью сгоняя с лица морщины. — Между прочим, сам давно думал, колебался, а тут как с неба упало… Если двое подумали об одном — это кое-что значит. — И неожиданно улыбнулся. — Сегодня встал чуть свет, и все картины себе рисовал. Представляешь, если удастся заменить чугун, литейку разгрузим — раз, огромная экономия в масштабе завода…

— А в нашем, цеховом?!

— Само собой! Станки освободятся от тяжелой обработки.

— Загрузим другими деталями!

— Будь здоров. Да и качество — на потоке!

В эту минуту они были похожи на двух мальчишек перед дальним заманчивым путешествием. Впрочем, какое уж тут путешествие — работа!

Николай Иваныч от радости, что ли, даже слабость почувствовал, присел, лихорадочно размышляя над тем, что предстоит сделать. Прежде всего изменить внутреннюю конструкцию нового корпуса, тут какие-то зацепы понадобятся, значит — сварка?

— Можно ли алюминий варить с нужной прочностью?..

Он произнес это вслух, увидел слегка вытянувшееся лицо начальника цеха, точно тот беззвучно присвистнул.

— Так у тебя, я вижу, все на колесах? Ай да мы… Ну вот что, — и стукнул ладонью по столу. — Считай, заметано. А сварщика тебе обеспечу…

Лед тронулся, все сдвинулось с места как-то сразу — просмотрели чертеж, к делу подключили технологов — и эта видимая легкость даже смущала Поликарпова. К вечеру, разговаривая с мрачноватым на вид конструктором Суховым, который сам его отыскал, Николай Иваныч старался скрыть радость, говорил сдержанно:

— Нужен не просто сварщик — профессионал! Тут малейшая спотычка, и дело подмочим. Этого нельзя допускать… Пойдут сомнения, уж я знаю.