Мокрое сердце

— Интересное ощущение, — сказал Добров, осторожно ощупывая почти зажившее плечо. — Как будто я… просыпаюсь. Всю жизнь что-то не давало мне полностью использовать свое тело, свой мозг. А теперь эта преграда исчезла.

— Первичная эйфория, — кивнул Альберт. — Это нормально. Наномашины оптимизируют твои нейронные связи, улучшают синаптическую передачу. Побочный эффект их работы по регенерации тканей.

— Побочный? — Добров приподнял бровь. — Или основной? Что если именно это — настоящая цель нанокрови? Не просто лечить болезни, а усовершенствовать человека?

Альберт не ответил сразу. Этот вопрос мучил его с момента первых исследований нанокрови. Где граница между лечением и улучшением? Между восстановлением функций и созданием новых?

— Я не знаю, — честно сказал он наконец. — Мы все еще изучаем потенциал и ограничения технологии. Но одно я знаю точно: она должна быть доступна всем, кто в ней нуждается. Не только элите.

Добров понимающе кивнул.

— Поэтому ГКМБ и Вельский так отчаянно ее ищут. Контроль над эволюцией человека — величайшая власть.

Они замолчали, когда вдалеке показался черный фургон с затемненными стеклами. Машина медленно приближалась, без опознавательных знаков, но с характерной формой медицинского транспорта.

— Будь готов ко всему, — тихо предупредил Добров, незаметно проверяя оружие. — Это может быть ловушка.

Фургон остановился у выхода из переулка. Боковая дверь отодвинулась, и из салона выглянул мужчина в форме медицинского техника.

— Погода для операций? — спросил он напряженным голосом.

— Благоприятная, если у хирурга твердая рука, — ответил Альберт условленной фразой.

Мужчина кивнул и жестом пригласил их внутрь. Они быстро забрались в салон, и фургон тронулся, плавно вливаясь в редкий ночной поток машин.

— Михаил, — представился водитель. — Работаю на Хазина. Он сказал, что вас нужно доставить к северному входу в канализационную систему.

— Корректно, — подтвердил Альберт, осматривая салон фургона. Внутри было настоящее медицинское оборудование — системы жизнеобеспечения, мониторы, даже портативный аппарат УЗИ. — Это настоящий медицинский транспорт?

— Был таким, — кивнул Михаил, не отрывая взгляда от дороги. — Списанный из городской больницы за «непригодностью». Хазин выкупил его через подставных лиц и восстановил. Теперь используем для эвакуации раненых с протестов.

— Протесты? — переспросил Альберт.

— Вы что, совсем изолированы от мира? — Михаил бросил на них удивленный взгляд через зеркало заднего вида. — Последние два дня в городе беспорядки. После того, как ГКМБ заблокировала поставки инсулина и антибиотиков в районные больницы. Официальная причина — «контроль за распространением потенциально опасных медикаментов». Но все знают, что это очередной способ заставить людей платить втридорога частным клиникам.

Он сделал резкий поворот, уходя от патрульной машины ГКМБ.

— А теперь ваше лицо на всех экранах, док, — продолжил Михаил. — Как создателя «биологического оружия». Только вот странно: вчера мы вытащили раненого протестующего с пулей в легком. Парнишка умирал, захлебывался кровью. А сегодня он сидит и требует продолжения протестов. Говорит, что какой-то врач спас его «волшебным лекарством». Это ваша работа?

Альберт и Добров переглянулись.

— Возможно, — осторожно ответил Харистов. — У меня много… коллег.

— Понятно, — Михаил хмыкнул. — Секретность. Уважаю. Но знайте: на улицах о вас говорят. «Доктор, который лечит безнадежных». Люди начинают верить, что есть альтернатива этой прогнившей системе здравоохранения.

Фургон свернул с основной дороги на узкую улочку, петляя между заброшенными зданиями. Впереди показался полуразрушенный мост, под которым чернел вход в дренажную систему.

— Дальше пешком, — сказал Михаил, останавливая машину. — Я бы проводил, но мне нужно вернуться. Слишком много раненых после сегодняшних столкновений.

Он протянул Альберту небольшой рюкзак.

— От Хазина. Фонари, сухой паек, карта туннелей, аптечка. До Фармзавода примерно четыре часа подземного пути, если не будет завалов.

— Спасибо, — Альберт пожал руку водителю. — За все.

— Не мне нужно благодарить, — Михаил серьезно посмотрел на него. — Продолжайте свою работу, док. Вы действительно нужны людям.

Они выскользнули из фургона и быстро направились к входу в туннель. Михаил развернулся и уехал, снова растворяясь в ночном городе.

— Интересно, — задумчиво произнес Добров, когда они начали спуск в подземную систему. — Вы создали не просто лекарство. Вы создали символ надежды.

— Символы опасны, — покачал головой Альберт, включая мощный фонарь из рюкзака. — Люди возлагают на них слишком большие ожидания. А когда символы не оправдывают этих ожиданий…

— …они становятся мишенями, — закончил за него Добров.

Туннель встретил их запахом сырости и гнили. Бетонные стены, покрытые плесенью и граффити, тянулись, казалось, в бесконечность. Шум капающей воды эхом отражался от сводчатого потолка.

Они двигались быстро, насколько позволяли условия. Путь пролегал через главный коллектор, изредка ответвляясь в более узкие проходы. Карта Хазина оказалась точной — каждый поворот, каждый перекресток туннелей был отмечен.

— Ты уверен, что твои коллеги все еще на Фармзаводе? — спросил Добров после долгого молчания. — Если ГКМБ знает о местоположении, они могли уже провести рейд.

— Саян предусмотрел эту возможность, — ответил Альберт. — У нас есть система раннего оповещения по периметру и протокол эвакуации. Если они заметили опасность, то успели перенести самое важное.

— Самое важное — это пациенты или нанокровь? — спросил Добров, внимательно изучая лицо Харистова.

— И то, и другое, — не задумываясь ответил Альберт. — Мы никогда не бросим пациентов. Но и технология не должна попасть не в те руки.

Добров кивнул, удовлетворенный ответом.

Они прошли уже около двух часов, когда уперлись в частично обрушившийся проход. Вода доходила до колен, а в воздухе ощущался тяжелый запах гнили и чего-то еще — острого, химического.

— Промышленные отходы, — определил Альберт, чьи улучшенные органы чувств легко идентифицировали опасные компоненты. — От старых фабрик. Лучше не задерживаться здесь.