Мокрое сердце

Мельников замялся, и Альберт фыркнул.

— Он понятия не имеет. Ковалев был слишком пьян, чтобы сказать, а наш гений хирургии слишком занят, убивая пациента, чтобы спросить.

Елена молча проверила капельницу и внесла коррективы в дозировку.

— Давление падает, — сказала она через несколько секунд. — Нужен адреналин.

— В шкафу должен быть, — Альберт уже работал над правильным разрезом. — Светлова, помогите доктору Ворониной.

Маргарита, вернувшаяся в операционную, быстро подала Елене необходимый препарат.

— Мельников, либо помогай, либо убирайся, — бросил Альберт, не отрываясь от операции. — Третьего не дано.

Мельников колебался, но затем занял позицию ассистента, молча подавая инструменты. Следующие сорок минут прошли в напряженной тишине, нарушаемой только короткими командами Альберта и сообщениями Елены о состоянии пациента.

Альберт работал с поразительной точностью и скоростью, его руки двигались уверенно, как будто он проводил эту операцию тысячи раз. Для удаления гематомы он использовал технику, которую в этой больнице никто, кроме него, не практиковал — минимально инвазивную, с применением специального отсоса, который он сам модифицировал для таких случаев.

— Давление стабилизируется, — сообщила Елена через полчаса. — Пульс нормализуется.

— Хорошо, — Альберт начал закрывать доступ. — Мельников, ты видишь, что я делаю? Это называется «спасение жизни». В следующий раз, когда ты решишь поиграть в нейрохирурга, вспомни этот момент и вызови кого-нибудь, кто знает, где в голове находится мозг.

Мельников молчал, его лицо было красным от унижения и гнева.

Операция закончилась успешно. Пациента перевели в реанимацию, и Альберт, сняв перчатки, вышел в коридор. Головная боль вернулась с удвоенной силой. Он прислонился к стене, закрыл глаза и нажал на имплантат за ухом, активируя его на максимальную мощность.

— Спасибо, — раздался голос Елены. Она стояла рядом, тоже сняв операционную маску. — Ты спас ему жизнь.

— Это моя работа, — просто ответил Альберт, не открывая глаз. — Хотя бы кто-то в этой больнице должен ее выполнять.

— Имплантат снова барахлит? — спросила она, заметив его жест.

— Он работает на пределе возможностей, — Альберт открыл глаза и посмотрел на нее. — Как и все мы здесь.

Елена кивнула, понимая без слов.

— Я слышала, к тебе приходил ГКМБ.

— Новости быстро разносятся, — усмехнулся Альберт. — Да, инспектор Строгов решил лично предупредить меня о последствиях моего «нестандартного подхода» к лечению. Видимо, спасать людей теперь считается преступлением.

— Они становятся все агрессивнее, — задумчиво сказала Елена. — В прошлом месяце закрыли три подпольные клиники в пригороде. Говорят, там использовали какие-то экспериментальные методы регенерации тканей.

Альберт напрягся, но постарался не показать своего интереса.

— Тебя это волнует? — спросил он как можно небрежнее.

— Меня волнует, что люди не могут получить нормальное лечение без разрешения бюрократов из ГКМБ, — ответила она. — И меня волнует, что однажды они придут и за тобой, Альберт. Ты не слишком осторожен.

— Осторожность — привилегия тех, кто может себе позволить смотреть, как умирают люди, — он оттолкнулся от стены. — Мне пора.

— Куда ты? — спросила Елена. — Тебе нужно отдохнуть после такой операции.

— У меня обход, — ответил он. — Кто-то должен убедиться, что мои дорогие коллеги не убили еще кого-нибудь, пока я занимался Мельниковским пациентом.

Елена покачала головой, но не стала его останавливать. Она знала Альберта достаточно хорошо, чтобы понимать: спорить бесполезно.

Обход по отделениям Городской больницы № 4 был похож на прогулку по кругам Дантова ада. Каждый этаж представлял свою версию медицинского кошмара.

Терапевтическое отделение на втором этаже было переполнено. Койки стояли даже в коридорах, а пациенты с хроническими заболеваниями получали лишь минимальное облегчение симптомов из-за «дефицита» лекарств, который на самом деле был следствием коррупции и черного рынка.

— Пациенту Соколову нужен дигоксин, а не эти плацебо, которые вы ему даете, — бросил Альберт заведующей отделением, докторy Надежде Ильиничне, пожилой женщине, давно сдавшейся перед системой. — Его сердечная недостаточность прогрессирует.

— Где я возьму дигоксин, Харистов? — устало ответила она. — Он в списке дефицитных препаратов уже третий месяц.

Альберт молча достал из кармана халата небольшой пузырек и передал ей.

— Только не спрашивайте, откуда, — сказал он. — И не говорите Зоркину.

Надежда Ильинична удивленно посмотрела на пузырек, затем на Альберта.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Не думала, что ты…

— Что я способен на человеческий жест? — усмехнулся Альберт. — Не обольщайтесь. Просто мне надоело видеть, как Соколов мучается. Это раздражает.

На третьем этаже, в хирургическом отделении, ситуация была не лучше. Пациенты после операций лежали в палатах по 8-10 человек, антисептиков не хватало, медсестры были перегружены.

Альберт проверил нескольких послеоперационных пациентов, внес коррективы в назначения и отчитал молодого хирурга за небрежно наложенные швы.

— Если ты не можешь сшить кожу ровно, как ты собираешься шить сосуды, Петров? — спросил он, осматривая шов на животе пожилой женщины. — Это не вышивка бл… крестиком, это хирургия!

На четвертом этаже располагалась педиатрия — самое тяжелое для Альберта отделение. Дети всегда были его слабостью, хотя он никогда бы в этом не признался. Здесь он задержался дольше всего, проверяя каждого маленького пациента, корректируя лечение, давая указания персоналу.

— У малыша Демина симптомы энцефалита, а не простого менингита, — сказал он педиатру, докторy Ольге Семеновне. — Нужно провести люмбальную пункцию и начать противовирусную терапию.

— У нас нет противовирусных для детей такого возраста, — ответила она с отчаянием в голосе.

Альберт потер шрам на лице, затем достал из внутреннего кармана флакон.

— Вот, разведите согласно инструкции. Дозу рассчитаем по весу.

— Но это…

— Да, это препарат, который не зарегистрирован в нашей прекрасной стране, потому что чиновники считают, что он слишком дорогой. В Европе его используют уже пять лет. И да, я контрабандист, сообщите об этом ГКМБ, если хотите. Но сначала спасите ребенка.