Молчание
Шрифт:
— Очень тяжело мне осознавать то, что я сошел с ума, — заговорил Хлебников. — Я чувствую себя нормальным, способным адекватно воспринимать окружающее. Но меня мучает такое ощущение, что я потерял мир, в котором жил. И каким-то чудом попал в ваш, который очень похож на мой, но не совсем. Что-то в нем не так. Например, в моем мире мы с вами знакомы, а в этом нет.
Николаев машинально провел рукой по щеке и ответил:
— Знаете, нам всем в последнее время кажется, что мы живем в каком-то чужом мире. Так что вы меня не удивили.
— Поймите, вы рассуждаете, исходя из общей картины происходящего, —
Николаев сел на стул.
— Я не совсем понимаю, что вы хотите мне сказать.
— Я не могу все сразу объяснить. Я долго ходил по больнице, наблюдал и анализировал все происходящее. И отметил для себя очень много парадоксальных вещей. К примеру, ваш мир — назовем его вашей реальностью — изменяется под воздействием каких-то факторов к худшему, но вы в вашем мире почти все друг друга в этой больнице знаете. У меня же проблема другая. Я почти всех вас знаю, могу назвать поименно. Знаю больницу, как свои пять пальцев, могу рассказать, где и что находится, за исключением некоторых нюансов. Но в этой больнице никто не знает меня.
— Да, — неприятно ухмыльнулся Хмельницкий, — тяжелый случай.
— Можно даже сказать — странный, — прошептал Николаев.
Хлебников вскочил с кресла и закричал, не контролируя свои эмоции:
— Дослушайте меня! Может быть, произошел какой-то сдвиг между реальностями, и именно из-за этого пострадали люди? Только каждый из нас пострадал по-разному. То есть, у каждого его реальность изменилась не одинаково. Допустим, у меня намного сильнее, чем у вас, Павел Петрович, а у вас, Иван Сергеевич, намного слабее, чем у Павла Петровича.
Хмельницкий топнул ногой и со злостью посмотрел на Хлебникова.
— Прошу вас! — разгневался он. — Не продолжайте больше этот бред.
Хлебников моментально опустил голову и сел обратно в свое кресло. А Хмельницкий тем временем набросился на Николаева:
— Павел Петрович, ну право же! Мы с вами умные люди и не должны слушать всех подряд, иначе точно сойдем с ума. Он же мыслит, как шизофреник. Выстроил свой мир в голове, со своими же законами, и нас пытается затянуть туда же.
Николаев задумчивым взглядом пробуравил толстый лоб главврача, заставив его чуть-чуть понервничать, снисходительно улыбнулся и ответил:
— Согласен. Не будем разводить демагогию. Я пришел к вам по другому вопросу. У нас появился кое-какой план, и мы хотим его согласовать с вами.
— Я весь внимание, — сказал Хмельницкий. — Давай, вводи меня в курс дела.
Магамединов, надев на себя защитный костюм, вышел из своего кабинета в коридор, посмотрел налево, и его сердце неприятно стукнуло в груди. По коридору, поникнув головой, шла Весюткина. Она вся сгорбилась, руки ее неестественно повисли.
Максим Викторович сорвался с места и бросился следом за ней.
— Инга, постой! — закричал он.
Весюткина обернулась и с грустью посмотрела в глаза Магамединову.
— Инга, тебе надо отдохнуть, — произнес он.
— Мне некогда, — ответила Инга Вацлавовна.
Магамединов опустил тяжелую руку на плечо Весюткиной.
— Поверь мне, все самое мрачное скоро останется позади.
— Ты
сам в это не веришь, — истерично хохотнула она. — Зато других постоянно в этом убеждаешь.Магамединов в бессилии скрипнул зубами.
— Инга, гони прочь чувство отчаяния. Я тебя умоляю. Лучше подумай о надежде. Все будет хорошо, вот увидишь.
Инга отвела взгляд в сторону.
— Нельзя жить только одной верой и надеждой, — ответила она. — В нашем положении — тем более. Необходимо опережать события на несколько шагов вперед. Мы же плетемся где-то позади паровоза.
— Почему же позади паровоза?
— Да потому! Никто из нас по-настоящему не пытался найти первопричину всего происходящего. И все мы боролись только с последствиями. А это — гиблый путь.
— Я согласен с тобой. Но беда в том, что надо за что-то зацепиться. Только так мы сможем найти первопричину, — сказал Магамединов и обнял за плечи Весюткину. — И для меня очень важно, чтоб ты не падала духом.
Весюткина прижалась к Магамединову, с душевной болью и нежностью посмотрела в его усталые, но добрые глаза.
— Ох, Максим! Если б ты знал, как мне в свое время не хватало твоей ласки. Ты так и не заметил, что я была в тебя влюблена. Тебя от меня уносил стремительный взлет твоей карьеры, из-за которого ты на меня просто не обращал серьезного внимания. Ты видел во мне только друга, но не женщину. И это для меня было так странно… Знаешь, я ведь, дура, все время на что-то надеялась. А когда в твоей жизни появилась Катерина, я чуть не свихнулась. Но, слава Богу, нашла в себе силы и никому не показала свои страдания.
Магамединов осторожно убрал руки с плеч Весюткиной.
— Э — э — э… — забормотал он. — Ты, конечно же… Меня удивила…
Весюткина приставила палец к губам и, глотая слезы, попросила:
— Все! Забудь, Магамединов! Иногда женщине надо высказаться.
— Ага-а… — растерянно прошептал Максим Викторович.
Весюткина наигранно улыбнулась.
— Кстати, я совсем забыла, Николаев тебя искал. Просил передать, чтоб ты поднимался к нему на этаж и в первой операционной устраивал свою лабораторию.
— Так и сказал?
— Да, давай чеши, пока он не передумал.
Магамединов повернулся, сделал несколько шагов, потом вновь обратил взгляд к Инге Вацлавовне.
— Спасибо, Инга. Я только микроскоп и свои записи из кабинета заберу.
Анфиса сидела на стуле возле железных дверей. В руках у нее был большой железный ключ. Она по поручению Магамединова охраняла вход в отделение, впускала и выпускала врачей и санитаров.
— О боже, как я хочу спать! — сказала девушка сама себе.
И тут же раздался цокот каблуков. Минуя пост дежурной медсестры, к ней приближалась Весюткина.
— Ну, как у тебя, Анфиса, дела? — спросила Инга Вацлавовна.
— Сил больше нет, — пожаловалась девушка. — Ужасно спать хочу.
Весюткина кивнула.
— Сейчас что-нибудь придумаем. А куда санитары подевались? Ты их не видела?
Анфиса громко вздохнула.
— Пошли узнавать, будет ли сегодня ужин. Говорят, Николаич там колдует с каким-то мужиком. А жена его и рабочие кухни все бросили и куда-то ушли, вот он за них и отдувается.