Молчание

Когда дверь закрылась, скрывая отчаянно лающего ротвейлера, Чейз повернулся к Эрику.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь?

Эрик пожал плечами. Через мгновенье он ответил.

– Ты, в самом деле, хочешь ее убить?

– Я думаю, что мы должны. Ты не сказал ей, что она теперь может трансформировать больше энергии, чем мог любой некромант.

– Нет, – Эрик был сильно обеспокоен и открыл дверь; зажегся свет. – Они не источник силы для нее. Она не собирается использовать их никоим образом.

– Она не должна даже пытаться делать мертвых видимыми. А она сделала это очень просто.

– Я знаю, Чейз. Я был там, помнишь?

– Ты также не предупредил ее о Лонгленде.

– Если бы я предупредил ее о Лонгленде, она бы уже все поняла. Она сумасшедшая, но не дура. И предупреждения не дали бы ей никакой полезной информации. – Посмотрев на Чейза, он вышел из автомобиля.

Чейз вздохнул – громко – и тоже открыл дверь.

– Ты хочешь ее убить? – Снова спросил Эрик.

– Это имеет значение? Я не собираюсь пробовать.

– Да, имеет.

– Я думаю, мы должны.

– Это не ответ, Чейз.

– Придурок, – Чейз хлопнул дверцей автомобиля, закрывая, через минуту он обошел машину сзади и хлопнул второй дверцей, тоже закрыв ее. Он прислонился к водительской двери, стоя спиной к Эрику.

– Я понимаю, почему ты не сделал этого. Я имею в виду, не убил ее.

Она кажется совершенно нормальной.

– Да. Нормальная. Счастливая. У нее есть друзья, она заботится о тех, кто еще жив. Так.

Чейз оттолкнулся от автомобиля.

– Ты хочешь, чтобы я дежурил первым или ты будешь?

– Ты.

Чейз отошел от автомобиля.

– Мне нужно новое пальто. – Он посмотрел на дом и добавил. – Есть шанс, что собака не сойдет с ума, если я устроюсь внутри?

– Это ротвейлер.

– Понятно.

– Ты уверен, что хочешь дежурить первым?

– Да. Я не хочу по возвращении нажимать радиоактивную кнопку на автоответчике.

Эрик поморщился.

– Прекрасно. Через четыре часа я вернусь.

– Много времени займет прослушивание сообщения.

– Спасибо. Не делай, – добавил он, – никаких глупостей. Если Лонгленд появится здесь, он не будет ее убивать. Но тебя он убьет, не моргнув.

– Он попытается, – улыбнулся Чейз. Даже при плохом освещении это было неприятно. Но Эрик должен был признать, что в этом был весь Чейз.

Глава 11

Мама эммы не дождалась, что, наверное, было к лучшему. Свет в доме был погашен; единственным светом в холле был свет, падающий через маленькие декоративные окошки в парадной двери. Он погас, когда Эмма выключила свет перед входной дверью. Она постояла в холле, рассеяно гладя Лепестка по голове, пока ее глаза привыкали к темноте; подвал – единственное место, где было по-настоящему темно.

Когда все стало темно-серым, она выскользнула из туфель, взяла их за ремешки и направилась вверх по лестнице. Ступеньки были застелены, но дом был старым; они скрипели, когда она шла. Они скрипели, когда шел Лепесток, но он всегда шумел. Никто в доме Холлов не просыпался от шума, никогда, если, в самом деле, хотелось спать.

Она проскользнула в свою комнату, поставила обувь возле туалета и начала расстегивать ремни платья. Ее руки были холодными; она потерла их, но это не помогло. Кровать – и большое пуховое одеяло – помогли бы. Лепесток запрыгнул на кровать, где-то в районе ног, и ждал, опираясь на передние лапы.

– Извини, Лепесток. Я знаю, что поздно. – Она сбросила платье, взяла пижаму, одела ее и села на край кровати, почесывая его за ухом.

Что-то привлекло ее внимание. Это был не звук, точно, и не свет, но показалось, что это был и звук и свет.

Ее отец стоял в центре комнаты.

– Росток.

Она хотела вскочить и броситься в его объятия. Но не сделала этого.

Ей было слишком холодно, а она знала, что от него тепла ждать не следовало. Любовь – да, и привязанность – и холод тоже. Она натянула пуховое одеяло до плеч, опираясь руками о колени.

– Папа. – Лепесток тоже попытался залезть под одеяло, но поскольку он сидел на одном краю, ему это не удалось.

– Спи, Эм.

– Почему ты здесь?

Он покачал головой и посмотрел сквозь окно с занавесками. Что он увидел, учитывая, что занавески были плотно закрыты, она не могла сказать.

– Увидеть тебя, Эмма. Убедиться, что с тобой все в порядке.

Она улыбнулась, дрожа.

– Со мной все хорошо. – Успокоила она его.

Он в упор посмотрел на нее и скрестил руки на груди. Если руки в бока – так выглядела ее мать, когда сердилась, то скрещенные руки – и одна приподнятая бровь – так выглядел Брендан Холл.

– Ты должна позволить им уйти, Эм.

Она могла бы сделать вид, что не понимает его, но это никогда не заканчивалось хорошо.

– Я не знаю как.

– Как ты привязала их?

– Я этого не делала! Они уже были связаны.

– Они привязаны к тебе.

– Откуда ты знаешь?

– Ты моя дочь, – ответил он.

Его слова заставили ее тосковать о том времени, когда ей было четыре, ее родители жили вечно и ее отец знал все. Ее тоска была так сильна, что она выскочила с кровати и почти преодолела комнату, прежде чем одумалась и замерла. Он тоже открыл свои объятия, но в последний момент отступил, понимая, что не в состоянии ее поймать.

– Тяжело быть мертвым, – сказал он, кривя губы в незнакомой и горькой улыбке.

– Это хуже, чем быть живым, когда люди, которых вы любите, умирают и покидают тебя? – Она прервалась и отвела взгляд. Когда она смогла вновь твердо говорить, она добавила.

– Прости, папа.

– Натан? – спросил он мягко, и она вздрогнула.

– Ты знаешь о Натане?

– Дочь, помнишь?

Она попыталась с большим-большим трудом поверить, что он не видел ничего, что могло бы смутить ее. Или его.

Если что-то и было, то он не упомянул об этом. Зато он упомянул Натана. Она вернулась в свою кровать, натянула одеяло, свободное от Лепестка, который начал свое ночное расползание, и плотно завернулась в него.

– Я скучаю по нему.

– Я все еще продолжаю надеться – я все еще хочу – увидеть его. – Сказав это, она посмотрела на отца. Подождала пока голос перестанет дрожать. Для этого понадобилось много времени. – Только поговорить с ним. Только услышать его снова. – И снова дотронуться до него, даже если ее руки онемеют от прикосновения.